Записки партизана
Шрифт:
Каковы же были мои радость и удивление, когда Карабак сказал мне, что на рассвете у него в отряде побывала… офицерская разведка нашей армии.
— Где же они? — не скрывая своего волнения, спросил я.
— В горы уехали. С местностью знакомятся, — отвечал Карабак, — хотели к вам заехать.
Взволнованный до глубины души, я молча смотрел на горы, покрытые густым лесом, над которым ветер быстро гнал низкие облака. Где-то здесь, может быть, совсем близко, были они, вестники победы, посланцы могучей армии, идущей освобождать нашу родную землю…
Договорившись с Карабаком обо всем, о чем было нужно, я поспешил вернуться
Но ждать их, волноваться и выбегать при каждом шуме на крыльцо мне пришлось целый день. Я уже стал думать, что разведчики не приедут, удовлетворившись сведениями, полученными от Карабака, когда вечером, в сумерки, в сопровождении наших сторожевых показались на опушке леса шесть всадников — четыре офицера и два бойца-коновода.
Как я уже говорил, весь ход наших боевых операций за последнее время определялся сначала подготовкой к наступлению, а потом и началом наступления Советской Армии и яростным натиском на нас немцев в прямой связи с этим. Каждый из нас знал и понимал, что мы выполняем, может быть, и незначительную, если брать общие масштабы планов высшего командования, но необходимую функцию. Но одно дело знать это, так сказать, «теоретически», а другое дело — видеть советских воинов на нашей партизанской Малой земле!
Офицерскую инженерную разведку возглавлял подполковник, человек примерно моих лет, с седой головой и строгим, усталым лицом. Его сопровождали майор, капитан и совсем еще молодой розовощекий лейтенант. После официальной части встречи, то есть взаимной проверки документов, мы дружески обнялись.
Офицеры-разведчики едва держались на ногах от усталости после многодневных скитаний по горам, но хотели немедленно приступить к делу. Тут уже мне пришлось использовать свои права хозяина и настоять на том, что, прежде чем я хорошенько не накормлю дорогих гостей, делами мы заниматься не будем.
Когда за столом, уставленным всем, что нам с Конотопченко удалось найти на Планческой, мы поднялись со стаканами, наполненными разведенным спиртом, и подполковник коротко и негромко сказал: «За нашу победу!» — я не мог сдержать своего волнения, и слезы навернулись на глаза. Невольно я подумал о том, что мои сыновья не дожили до этой минуты…
Всю долгую зимнюю ночь мы провели, склонившись над картами местности. Офицеров интересовал, по существу, один вопрос: возможность прохода наступающих частей Советской Армии через горы. Ни словом не обмолвились они о том, когда можно ожидать этого наступления. Я понял, что это военная тайна, и, конечно, не задавал неуместных вопросов.
Я сказал, что если установятся и продержатся морозы, то можно будет пройти от Архипо-Осиповской через гору Афипс, Большие и Малые Волчьи Ворота.
Разведчики расспрашивали меня о мельчайших деталях горных дорог и троп, и мне пришлось мобилизовать все свои знания и память, чтобы возможно полнее и точнее отвечать на их вопросы.
На рассвете офицеры, тепло простившись с нами, уехали. Мы с Конотопченко проводили их. На Планческую возвращались молча. Я думал о том, что отныне каждая наша пуля, каждая мина должны еще более безотказно служить приближению победы. Я знал и думал об этом, разумеется, и раньше, но теперь чувствовал это как-то по-новому — сильнее и крепче…
В это же утро вернулась Елена Ивановна из тылового госпиталя.
— Ехать
Главный хирург осмотрел руку и решил немедленно ампутировать. Тут, сознаюсь, я немного погорячилась. Стала ему доказывать, что отрезать руку просто, а спасти потруднее, что в моей практике было несколько таких случаев и всякий раз я обходилась без ампутации, что рана в порядке, что я ее, еще свежую, тщательно обработала, что температура у больного нормальная. Одним словом, провела атаку по всем правилам…
Главный хирург сдался: дал отсрочку на три дня. Я бессменно дежурила у Николая, сама перевязывала рану, сама кормила и ставила градусник. К концу третьих суток температура по-прежнему оставалась нормальной. Я победила: главный хирург дал слово, что ампутировать не будет. И ты знаешь, когда я пришла прощаться с Николаем, этот угрюмый бука, этот медведь поцеловал мне руку и сказал: «Спасибо, мать. Никогда не забуду, что ты спасла мне руку». И на глазах слезы. Я убежала из комнаты и разревелась…
Армейские разведчики просили не распространяться об их посещении. Но скрыть это от жены я не мог: я хотел, чтобы она порадовалась вместе со мною. Когда я рассказал ей о разведчиках, она разволновалась так же, как я, и так же, как у меня, глаза у нее увлажнились слезами…
На другой день мы похоронили Дакса.
Его все-таки немцы ухитрились отравить. Жена пыталась его спасти — делала промывание желудка. Ничего не помогло: яд был слишком силен.
Пришло известие, что в ночь на четвертое января одновременно взорваны два моста с поездами на подходах к городу со стороны Кавказской. Движение прервано по крайней мере дня на три.
Это работа наших «сапожных диверсантов» во главе с Бибиковым.
Девятого января немцы наладили движение по дороге Кавказская — Краснодар. Но первый же поезд, пущенный ими, взлетел на воздух.
Это тоже работа Бибикова.
Одиннадцатого января радио сообщило о взятии нашими войсками всей минераловодческой группы. И вдруг — страшная весть: с Лагуновым случилось несчастье…
Перед выходом его группа была разбита на две части: так легче пробраться через немецкие заставы.
Первую часть группы — Лагунова и Гладких — вела Орлова, вторую — Литовченко, Сухореброву и Лугового — вела Кузнецова, обе местные жительницы, колхозницы, хорошо знавшие дорогу. Проводники были опытные: они уже не раз проделывали этот тяжелый, опасный путь.
Ночью шел проливной дождь. Утром ударили заморозки. Вторая часть группы еще затемно проскочила открытые места и подошла к переправе через Афипс.
Река шумела. По ней плыли маленькие льдинки. Кузнецова разделась, натерла тело сухим спиртом и вошла в воду, за ней, связанные друг с другом длинной веревкой, пошли остальные.
Закоченев, выскочили на противоположный берег и, протанцевав бурный танец, чтобы согреться, отправились дальше. Благополучно дошли до Кубани и на лодке пробрались в город.