Записки партизана
Шрифт:
Галя уже побывала в бою. Сегодня утром на несколько минут она забежала к Елене Ивановне. Славная, смелая девушка!..
Взятие Краснодара ожидалось со дня на день.
Мы получили приказ нашего командования всем отрядом, двумя группами, двигаться через линию фронта в Краснодар. Вторую группу вел Конотопченко, с первой шли мы с Еленой Ивановной.
На рассвете двенадцатого февраля мы подошли к маленькому хутору. На задах, у сарая, стоял престарелый казак.
Несколько мгновений мы настороженно
— Дед Гаврило! — вскрикнул я.
Он крепко обнял Елену Ивановну и трижды истово поцеловал.
— Наш Краснодар! Наш, советский!.. Ликуй душою, дочка, — отомстили советские люди катюгам за моего, за твоих сынов.
Вытянув шею, заглядывая снизу в мое лицо и воробышком подпрыгивая, он кричал:
— Я что говорил, начальник! Не быть Кубани под немцем! Не сломить проклятым казацкой воли! Была Кубань вольной — вольной и останется. Во веки веков. Понял, начальник Батя? Разве ж я мог усидеть в лесу, когда сердце чует — великая радость на моей Кубани!
Краснодар наш!..
Как пришла эта весть в хатенку деда Гаврила? Как, какими путями неслась она из хутора в хутор, от станицы к станице, когда вокруг немецкие гарнизоны, когда у перекрестков дорог притаились немецкие засады и на станичных площадях стоят виселицы с телами казненных?
Но разве удержишь эту весть?
О ней кричат белые хаты, о ней кричат тополя, кричит небо, кричит тучная, благословенная кубанская земля. Столица Кубани — наша!
Мы шли в Краснодар.
Грязь была невылазная. По разбитому шоссе бежали немцы, бросая танки, автомобили, артиллерию.
Так хотелось скорее попасть в город, что, вопреки обычаю, шли днем. В станицах — праздник. Еще вокруг немцы, а казаки уже вылавливали предателей, нападали на небольшие группы фашистов, сами, по собственной инициативе, разбирали мосты на путях отхода.
Нас встречали как родных. Провожая, казачки совали в карманы вареные яйца, сало, хлеб.
Боевую разведку вел Павлик Худоерко: его высокая фигура с автоматом у пояса и мешком за спиной все время маячила впереди.
Если бы ему дать волю, он бы рысью помчался домой.
Но мы шли медленно. Елена Ивановна еле передвигала ноги.
До сих пор она держалась на нервах. А сейчас, когда родной дом был близок, она сдала.
Она рвалась домой — и боялась дома…
Наши понимали это большое материнское горе и трогательно берегли Елену Ивановну.
Трудно было сдержать радость, брызжущую через край, когда каждый подбитый немецкий танк на обочине дороги, каждый выстрел на окраине хутора, отдаленный грохот боя — все вокруг говорило об одном и том же: Краснодар — наш!
Трудно было не думать о Краснодаре, не вспоминать его улиц, родного дома, близких, любимых, друзей…
Павлик, как горный козел, неожиданно громадным прыжком прыгнул через крошечную лужицу. Не рассчитав прыжка, упал в
Идти по шоссе было нельзя — сплошной пестрой лентой двигались по нему отступавшие немецкие колонны. Мы колесили по проселкам, утопая в грязи.
Где-то близко били тяжелые гаубицы и гудели в небе наши самолеты.
Мы перешли линию фронта пятнадцатого февраля у Ново-Дмитриевской.
Шел жестокий бой: гвардейцы выбивали немцев из укрепленного рубежа за Георгие-Афипской.
Проскочить было невероятно трудно, но Павлик все-таки нашел стык в расположении немецких частей и без боя вывел нас к нашим передовым частям.
Нас чуть не перестреляли свои же бойцы. Спас красный флаг, заранее заготовленный Мурой Янукевич.
Молодой худощавый сержант сурово оглядел нас с ног до головы и внимательно прочел мой документ. Потом ловко закинул автомат за спину, крепко обнял меня и, как старый, седобородый казак на хуторе, трижды поцеловал.
— Идите, товарищи, — путь свободен!
И вот мы в шести километрах от Краснодара: его темный силуэт уже был виден на горизонте.
Но мы решили отдохнуть.
Первый раз за последние полгода мы сидели у костра, не выставив дозоров.
Первое, что мы увидели, подходя к городу, был мост через Кубань: его строили саперы и сотни краснодарцев. Он почти готов — тот самый мост, который шесть месяцев восстанавливали немцы и так и не смогли восстановить.
Мы шли по улицам. Какими родными казались эти дома, площади, скверы!
В городе масса брошенных немцами танков, танкеток, автомобилей, тягачей, мотоциклов. Они стояли на площадях, в переулках, во дворах. Около них возились наши трофейные команды.
Мы с гордостью шли мимо этой, еще недавно грозной немецкой техники. В том, что она обезврежена и что наши бойцы деловито закрашивают знаки свастики на стальных бортах, в том, что красный флаг поднят над Краснодаром, есть доля и нашего участия.
За это погибли мои сыновья, за это погиб Степан Еременко и молчали под пытками Лагунов и Гладких…
Мы шли по улицам. Навстречу выбегали незнакомые люди, жали руки, обнимали, поздравляли с возвращением.
— Мама, а немцы говорили: партизаны страшные! — это сказала восьмилетняя черноволосая девочка, глядя на нас восторженными глазами.
Она догнала меня через несколько минут, молча сунула мне в руку маленькую потрепанную куклу и убежала. Надо думать — это была ее величайшая драгоценность.