Записки пинчраннера
Шрифт:
…Я уверена, что неверные выводы того человека проистекают из убеждения, что нападки одной группировки на другую лишены всякого смысла. Однако для тех, кто активно работает в истинно революционной группе, весьма важны их собственные решения, поскольку человек — система закрытая. Любому человеку вначале трудно разобраться в теории и анализе существующего положения, и поэтому он не сразу начинает активную деятельность. Добровольный арбитрневерно толкует сущность борьбы с контрреволюцией, во времена междоусобиц, но говорит: преодолевайте расхождения, ибо их причина — заблуждения. В своих выступлениях он приводит цитаты из классики: «Даже Хонэн [16] не все проясняет».
16
Хонэн (1133–1212) —
— Это Синран! [17]
— …Мори, почему этот мальчишка все время суетится? Добровольный арбитреще говорил: «Если, не веруя, окропиться святой водой и прослушать мессу, превратишься не в верующего, а в глупца». Правда, эта мысль отдает законченной реакционностью.
— Паскаль!
— Этот мальчишка суетится как одержимый. Что он хочет сказать в конце концов? А, Мори? Добровольный арбитрпривел эту цитату, чтобы показать смысл нашей деятельности, устремленной вперед. Если это помогает достичь истины, то можно слепо верить вождю. Пусть красные охранники ничего и не понимали, но верили и шли правильным курсом Мао, значит, все было в порядке, правильно? Для истории лучше действовать с верой, чем быть аполитичным.
17
Синран (1173–1262) — один из основателей буддийской секты Дзёдо.
— Это уже какой-то диалектический Паскаль!
— Вздор! — не сдержавшись, закричала студентка, а потом, снова став по-девичьи кроткой, заявила — Послушай, Мори, я думаю, ты действительно веришь в свои слова, в слова о превращении, и я тоже действительно в это верю. Ты же с самого начала говорил: Если космической воли — неважно, в каком виде она проявляется, — не существует, зачем бы мы тогда превратились?..
Ее слова прозвучали как гром среди ясного неба. Слова Мори, произнесенные устами студентки, потрясли тело и душу злившегося и дерзившего восемнадцатилетнего мальчишки. Они были созвучны оставшимся в его памяти словам Ооно. О, какая жалость! Почему это случилось? О, какая жалость! Почему это случилось? Оказывается, пока я тратил время на грустные размышления о нашем с Мори превращении, лил печальные слезы, предавался унынию, полагая, что мне явилось знамение, злился и дерзил, Мори, превратившийся, так же как и я, попусту растрачивал свои физические и духовные силы лишь на то, чтобы развлекаться со студенткой. Он тоже все время пребывал в глубокой задумчивости, испытывал душевные муки — впервые познавая женщину, он рассказал ей о превращении. Может быть, то, что он неожиданно утратил ощущение прочности и незыблемости, свойственное сумеречному сознанию неполноценного ребенка, и приобрел вдруг способность мыслить и высказывать свои мысли, и ввергло его в пучину горькой задумчивости?
Выходит, что эти слова, пронзившие, точно электрический разряд, мозг двадцативосьмилетнего Мори, погруженного в свои мысли, испытавшего душевные муки, превратившегося Мори, и слова Ооно, вызывающие ответную нежность, эмоциональный подъем, гармонически сочетаются. Выходит, что я, оказавшийся способным услышать обоих, как человек, который, повинуясь превратившемуся Мори, выполняет возложенную на него миссию, именно сейчас получил сигнал от космической воли?
Если космической воли — не важно, в каком виде она проявляется, — не существует, зачем бы мы тогда превратились? О, какая жалость? Почему это случилось? О, какая жалость! Почему это случилось?
— Все, кончаем бесплодную дискуссию и переходим к делу! Но сначала поедим. Ты же сам говорил, Мори, что если превращение было призвано сделать из тебя пинчраннера для тех, кто не способен бежать, не знает, что необходимо бежать, то нужно немедленно начать бег. Так давай же начнем бег. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой и мы включились в спасение ребят. Мы обязаны восполнить то, что упустили вчера и сегодня!
Я отчетливо услыхал подбадривающие меня крики ЛИ… ЛИ… ЛИ… Эти раздававшиеся во мне крики пробуждали в моем теле и душе страстное желание бежать вперед, но вместе с тем пробуждали страх, и это в свою очередь вновь вызывало жажду бежать вперед, преодолевая страх, неразрывно связывая меня с движением, начавшимся в теле и душе превратившегося Мори. Сколько
Студентка, точно приступая к первому этапу спасения, стремительно направилась на кухню, а Мори и я молча ждали еду, прислушиваясь к раздающимся в наших телах и душах крикам воодушевления и угрозы:
ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ… ЛИ…
Возникла проблема денег. Нашу с Мори жизнь после превращения мы направили, как нам казалось, по верному пути, но, сколь бы странной, сколь бы переменчивой ни была наша жизнь, она неизбежно влекла за собой проблему денег… Говоря так, я хочу предварить слова, с которыми вы собираетесь обратиться ко мне. Превращение? Прекрасно, какой бы странной выдумкой, какой бы сумасшедшей мечтой это ни было, но, поскольку я утверждаю, что именно оно есть единственная реальность, которую я пережил, переживаю и, видимо, буду переживать, пусть это слово будет записано. Но все же как быть с деньгами? Превращение произошло, однако жить, питаясь туманом, невозможно. Как бытье деньгами? — не понимая существа этого вопроса, невозможно правдиво рассказать о том, что представляла собой наша жизнь.
Поэтому главное место в моем рассказе будет занимать проблема денег. Случай, поставивший меня перед этой проблемой, как это ни прискорбно, произошел не по моей вине, виновником был высокий мужчина в полевой форме американской армии! Мори и Саёко отправились спасать своих товарищей, и, когда они уходили, я спросил у студентки, нападала или оборонялась вчера их группа, но та пропустила мой вопрос мимо ушей. Может быть, она почувствовала, что с помощью такого вопроса я пытаюсь доказать сходство ее группы с другими? И я, восемнадцатилетний слабак, не осмелившийся больше преследовать девушку своими вопросами, остался дома, сознавая унизительность своего положения и надеясь на звонок от будущей киносценаристки. Студентка, видимо, направлялась в штаб-квартиру своей революционной группы или в какое-то другое место, связанное с ней, и я не мог надеяться на то, что она возьмет меня с собой.
Оставшись один, я стал прикидывать, не удастся ли мне починить входную дверь, которую студентка сломала ледорубом. Когда Мори со студенткой ушли, мной, как всяким восемнадцатилетним мальчишкой, овладел страх — что теперь со мной будет; я боялся, что стану жертвой «ошибочной бомбардировки», и молодчики из группировки, враждебной революционной группе Саёко, смогут беспрепятственно проникнуть в дом через незапертую прихожую! Еще в те времена, когда я работал на атомной электростанции, у меня были золотые руки. Вынув из книжного шкафа несколько пустых полок, я сколотил их вместе, так как они были слишком тонкими, и отпилил кусок по размеру дыры, проделанной в двери. Потом стал приделывать к доске висячий замок, который был у нас в доме, — не знаю, для какой надобности я его когда-то купил.
Вдруг у меня за спиной раздался мужской голос:
— Эй!
«Ошибочная бомбардировка?!» — подумал я с ужасом. Стоя на коленях спиной к улице и прижав к полу доску — мог ли я в таком положении помышлять об обороне? Посетитель тоже, поскольку у меня под рукой были пила и долото, окликнул меня опасливо, не переступая порога. И все-таки, что это еще за «эй!»? Я взял себя в руки, поднялся, прихватив долото, и повернулся к высокому мужчине в военной форме, испещренной маскировочными зелеными пятнами. Он был коротко стрижен, с унылым выражением лица. Видимо, это он и кричал «эй!». Буравившие меня узкие, налитые кровью глаза были точь-в-точь как у моей жены, бывшей жены, — ко мне явился один из ее многочисленных братьев. Поняв это, я испытал новый прилив растерянности и замешательства, даже^мурашки по спине побежали. Но и у посетителя секундой позже в узких слезящихся глазах тоже появились растерянность и замешательство.
— Ты кто такой? Тот…
Все в порядке, я превратился — эта мысль сразу же освободила меня от растерянности и замешательства. Я успокоился — неплохо он получил за свое «эй!».
Все нормально! Я племянник того сумасшедшего, отравленного плутонием.
…Ну что ж, дядя дома?
Он действительно ненормальный, и жена ему порезала щеку, вот он и прятался где-то. Я сторожу дом.
Что же делать?! Когда он обещал вернуться?.. Неужели и больного ребенка с собой взял?
— На первый вопрос отвечу — не знаю! На второй — да!