Записки прапорщика

Оськин Дмитрий Прокофьевич

– Может, полезно обсудить кандидатов, прежде чем за них голосовать?

– Ничего, сами разберемся!
– получил он в ответ.

Из урны вывалили на стол груду записок, которые президиум начал подсчитывать. Раз, два, три... десять... тридцать... сорок пять... семьдесят... девяносто пять... сто тридцать четыре.

– Сто тридцать четыре голоса за Оленина!
– провозгласил Игнатов.

Солдаты снова вытянулись перед урной. Каждый подходил, крепко держа зажатую в кулаке записку,

скрывая ее от других, осторожно вкладывал в ящик.

Открыли урну, считают. За Игнатова девять голосов.

– Довольно тянуть волынку!
– закричали солдаты.
– Ясно, что Оленин выбран. Ведь кто писал за одного, ясно, за другого писать не станет.

– Итак, выбран почти единогласно Оленин, - резюмировал Игнатов.

– Качать его!
– закричали с разных сторон, и мое бедное тело несколько раз взлетело на воздух.

– Товарищи, пощадите, вы мне все кости переломаете!
– взмолился я.

Не чувствуя под собою ног, дошел я до своей роты.

Солдаты устроили мне овацию, узнав, что я избран депутатом на крестьянский съезд.

– Смотрите, товарищ Оленин, не отрывайтесь от нас!

Всероссийский Крестьянский съезд

Май, Петроград

Сидя в вагоне поезда, везущего меня в Тулу, я обдумывал, как вести себя на Всероссийском крестьянском съезде.

Надо организовать в группу всех представителей 11-й армии, чтобы было согласованное выступление по вопросам о земле и о войне.

Съезд начнет работу официально пятого мая, но, надо думать, делегаты с фронта запоздают...

Очень хочется повидаться с родными, а жену взять с собой в Петроград.

В Курске столкнулся с прапорщиком Трехсвятским, едущим из Тулы на фронт. Уже стоя на подножке вагона, я спросил Трехсвятского: что в Туле?

– И хорошо и плохо, - ответил Трехсвятский.
– Хорошо, что идет чистка запасных полков. Плохо, что совершенно упала там дисциплина. Никаких занятий, ежедневно митингуют, шкурничество: мол, если нас на фронт отправят, кто здесь будет революцию защищать?

Третий звонок, гудок паровоза. Торопясь, я пожал руку Трехсвятскому и вошел в вагон.

Большинство пассажиров из Крыма.

Купе все заняты. Пришлось устроиться в коридоре.

Вошла девушка, лет двадцати - двадцати двух, в изящном лиловом платье, тоненькая, с карими глазами, немного вздернутым носиком. Осмотрелась. Нервно повела плечиками, остановив свой взор на мне. Громко позвала проводника. Я заметил маленькую ножку, одетую в лаковую туфельку и тонкий шелковый чулок. Внимательно осмотрел ее стройную фигурку - девушка хороша.

Она несколько раз прошла по коридору, причем при приближении осматривала меня с ног до головы.

Я делал вид, что не замечаю этого, задумчиво курил папиросу.

– Вы не

знаете, - обратилась она ко мне наконец, - скоро Тула будет?

– От Курска до Тулы около трехсот километров, - ответил я.
– Этот поезд скорый. Делает в час в среднем километров сорок. Следовательно, часов через семь-восемь будем в Туле. А вы в Тулу?

– Нет, я еду из Симферополя. Имела глупость еще на Пасху поехать в гости к тетке. Туда ехала мучилась, сейчас - еще больше.
– Какое же мученье?
– удивился я.
– Вы едете во втором классе, в купе...

– В купе, - передразнила она меня.
– Если в этом купе одни только лоботрясы, какое удовольствие с ними ехать?

– Не нравятся спутники? Здесь, в коридоре, лоботрясов меньше.

– Вы правы. Здесь только один!

И она расхохоталась. Я укоризненно смотрел на нее, не зная, обидеться мне или не стоит.

– Я на фронте почти три года. Для меня это событие - выбраться в тыл.

– Вы с фронта? Правда?

– С фронта. Не верите, могу вам Георгиевский крест показать.

Из бокового кармана я достал свой солдатский Георгиевский крест и приколол булавкой к груди.

– Ах, какой вы интересный! Ну наконец-то я встретила настоящего офицера, боевого, прямо с фронта! А почему у вас такой крест странный? Я таких не видала.

– Это солдатский Георгий.

– Странно... У офицера - солдатский крест?

– Что странного? Я был солдатом, получил крест, потом, за отсутствием других орденов, которыми можно было бы награждать солдат, меня произвели в офицеры.

– А вы совсем не похожи на солдата.

– Ну, еще бы, два года в офицерских чинах пребываю.

– В отпуск едете? К жене?

– Не в отпуск и не к жене. Еду в Питер.

– В Петроград, - капризно протянула девушка.
– Говорят, чудесный город. Как бы мне хотелось там побывать, а тут изволь ехать в эту противную Самару. Вы себе представить не можете, что за гнусный город Самара!

– А вы что там делаете?

– Баклуши бью. Маменька мне женихов ищет, а я замуж не хочу. Сама себе жениха найду.

– Теперь время революционное, - пошутил я.
– И маменькам пора жениховье дело бросить.

– А какая у меня маменька! От такой тещи не поздоровится будущему муженьку!

– Почему вы своих спутников в купе лоботрясами назвали?

– Ну как же? Молодые, здоровые - а все в тылу околачиваются, даже не офицеры, а, как их называют... в Союзе работают...

– Земгусары.

– Вот-вот, земгусары, со шпорами. Героями себя воображают. Жуть! И я от Симферополя эту муку терплю!
– и девушка нахмурила тоненькие бровки. Вы, может, вперед в Самару заедете, а уж потом в Питер?