Записки прапорщика

Оськин Дмитрий Прокофьевич

Он закончил возгласом:

– Да здравствует русская революция! Да здравствует восьмичасовой рабочий день! Да здравствует грядущая мировая революция!

Крыленко спрыгнул со стола и вытер грязным платком вспотевший лоб. К нему подошел Протазанов. Крепко пожал руку, притянул к себе и расцеловал.

* * *

Вечером в мою хату зашли два члена полкового комитета, Васильев и Анисимов.

– Дмитрий Прокофьевич, - заговорил Васильев, - нам надо доклад Крыленко обсудить в комитете.

– Что же, давайте обсудим. А что именно?

–

О внутреннем враге. Хоть командир и сказал, что наше дело бороться с внешним врагом, но мы понимаем, что внутренний враг - наиболее опасен. Ведь противник что? Сегодня мы в него стреляем, завтра он в нас. Допустим, мир скоро.

– Не понимаю, товарищ Васильев, откуда у вас такое представление, что у нас с австрийцами скоро мир будет?

– Нельзя, Дмитрий Прокофьевич, не быть миру. Мы теперь сознательные, понимаем: что австриец-мужик, что русский мужик - все одно. И нет нам никакого резона друг с другом воевать. Австриец уйдет к себе на родину и будет жить, как жил доселе. Мы, правда, уходя на родину, жить так, как раньше, не сможем. Нам надо новые порядки заводить, урядников, земских и становых выкуривать. Революция им небось не очень по душе пришлась. А мы свою линию твердо гнуть должны и внутреннего врага сломить.

– Ну, это в тылу, - говорю я.

– А здесь-то, вы думаете, их нет?
– продолжал Васильев.
– Многие ли из офицеров на нашей стороне? Раз, два - и обчелся. Ведь это бывшие земские начальники, те же пристава, становые. Нужно в оба смотреть за офицерами.

– Тогда, товарищ Васильев, этот вопрос надо обсудить не в полковом комитете, а отдельно, не вмешивая офицеров.

– Ну, что же, давайте обсудим отдельно. Как это сделать?

– А вот как: на этих днях полк уходит на позицию. Полковой комитет будет оставлен при штабе полка, и мы тогда на свободе сможем по этому вопросу потолковать.

– Хорошо, согласны.

Васильев и Анисимов ушли, но через минуту вернулись:

– Слышали еще новость, Дмитрий Прокофьевич?

– Какую?

– Только сейчас телефонограмма получена, что послезавтра назначено собрание офицеров и представителей от рот при штабе дивизии. Туда приезжают члены Государственной думы для разъяснения текущего момента.

– Кто именно, вы не знаете?

– Нет, об этом ничего не сказано. Вы пойдете?

– К сожалению, не могу, я должен ехать в обоз к Максимову, чтобы условиться о получении вещей для моей команды. А послушать хотелось бы.

– Я вам расскажу, что они говорить будут...

Приехал в обоз к Максимову. После делового разговора Максимов пригласил обедать. За обедом было много народа - Пасха.

К концу обеда появился командир нестроевой роты Мокеев в сопровождении своего шурина, солдата Рожнова, который до призыва в армию имел в Туле крупную торговлю.

– Говорят, вчера какой-то социал-демократ большую речь держал на митинге?
– обратился ко мне Рожнов. Я передал вкратце содержание речи Крыленко.

–

Ну, это социал-демократические утопии. Жизни они не знают. Напрасно хвастунишку Керенского в правительство пустили.

– Чем хвастунишка?
– возмутился я.
– Он социал-революционер.

– Хвастунишка он, а не социал-революционер. Болтает черт знает что, ни к селу ни к городу. Истеричные бабенки бегают за ним с букетами, и он возомнил себя чуть ли не спасителем отечества. Настоящая партия, которая может вести дело, - это конституционно-демократическая.

– Конституционно-демократическая?
– переспросил я.
– Это что - кадеты?

– Да, кадеты. Скоро в Петрограде открывается кадетский съезд, и от решений этого съезда будет зависеть дальнейшее направление политики. Они установят такой же порядок и образ правления, какой существует, например, во Франции. Теперь еще новые появились, - обратился Рожнов к соседу, большевики действовать начинают.

– Что за большевики?
– спросил тот.

– Социал-демократы большевики. Ведь социал-демократы делятся на два лагеря, на меньшевиков и большевиков.

– Что же, большевики - это те, которые большинство имеют?

– Нет, они больше требований предъявляют. Требуют введения восьмичасового рабочего дня, немедленное социалистическое правительство. Их газета, "Социал-демократ", уже кричит: "Долой Временное правительство!"

– Я не читал этой газеты. Она на фронт не проникает.

– Из всех социал-демократов только Плеханов на правильной линии стоит, - продолжал Рожнов.
– Он говорит: все партии должны объединиться, пока идет война. Надо немцев добить в полном единении с союзниками, а потом переходить к осуществлению внутренних реформ.

– "Сначала успокоение - потом реформы" - так, кажется, Столыпин в шестом году говорил?
– шутливо заметил я.

– Конечно, сначала войну кончить, а уж потом...
– солидно произнес Рожнов.

Грешный я человек, слаб насчет всяких партий. А надо бы познакомиться.

Смутно представляю себе разницу между социал-революционерами и социал-демократами. Одно мне ясно: социал-революционеры за то, чтобы земля была немедленно от помещиков взята и передана крестьянам, а социал-демократы за то, чтобы установить восьмичасовой рабочий день.

Но вот что такое большевики, надо будет разобраться.

Огромна тяга солдат к чтению. Литературы на фронте никакой нет. Из газет получаем главным образом "Армейский вестник", официальный орган штаба армии, а теперь и армейского комитета. Изредка доходит "Русское слово" и "Киевская мысль". Очень редко, отдельными экземплярами, газета "Вперед". Полковой комитет нарядил специального человека в Москву для покупки литературы и программ различных партий.

Когда я возвратился от Максимова, Ларкин сообщил мне, что уже несколько раз заходили Васильев и Анисимов справляться о моем приезде. Разговор о том, следует ли идти в окопы.