Записки прижизненно реабилитированного
Шрифт:
Сурков не повеоил ни единому слову Иголкина, но одобрил его действия. «Молодец, — думал он, — не болтает лишнего и не бахвалится».
Через час за чаем и разговором Сергей Сергеевич составил свое мнение о Василии. Он понял, что это порядочный, честный и немного наивный парень, хотя и не без жизненного опыта, и угадал в нем энергию и смекалку. Деятелю теневой экономики давно был нужен толковый и преданный помощник. Иголкин, казалось, для этой роли подходил. Кроме деловых интересов, Сурковым руководило и другое чувство. На закате жизни у него пробудилась тоска по сыну. Детей у Суркова не было. Брак с Анастасией Ивановной был бесплодным. Ребенок от первой жены умер. Сейчас, получая тепло и внимание от Татьяны, он понял, что значат для пожилого человека любящие и внимательные дети. Он невольно тянулся к Василию и хотел видеть его рядом с собой.
Как только они вышли на кухню покурить, Сергей Сергеевич сказал:
— Вася, приходи ко мне в управление торговли,
Уже с год как Сергей Сергеевич ушел из ОРСа от Михаила Семеновича и работал на новом месте. Он стоял у руля областной торговли пивом. От него зависело, открыть или прикрыть кран, который регулировал поступление этого напитка от производителей в продажу. Пивная торговля была для Суркова знакомым делом. Он долго и успешно подвизался в этой сфере до войны и сохранил обширные деловые связи как с администрацией пивных заводов, так и с работниками торговой сети и питейных заведений. Основной доход Сергей Сергеевич получал не с пены и недолива и не от разбавления пива в распивочных, а от продажи неучтенной продукции, которую иногда предлагали пивзаводы. Суркову отчислялось в этом случае до тридцати процентов от стоимости продукта. Дельца удручало, что драгоценного пива, приносящего столь высокий барыш, поступает к нему слишком мало. Директора пивзаводов, к которым он обращался с настойчивыми просьбами увеличить поставки, отнекивались и, как казалось, темнили. Его давнишний компаньон, директор небольшого пивзавода под Москвой, выдержав атаки Сергея Сергеевича, спокойно сказал:
— Сергеич, поверь, действительно не могу прибавить. Опасное это дело. — Дальше директор объяснил, откуда на заводе берется неучтенное пиво и что незаметно его больше никак не сваришь.
Сурков поверил полученным объяснениям, но чувствовал, что какой-то выход из положения все же есть. Неожиданно для Сергея Сергеевича секрет превращения пивзавода в предприятие по выпуску неучтенной продукции открыл ему не кто иной, как Василий Иголкин.
3. Уроки Добермана
Обширные фундаментальные знания по технологии производства пива и возможность извлекать из этого бодрящего напитка высокий доход Василий получил от своего товарища по несчастью Давида Добермана. Теоретический курс сопровождался практическими занятиями, которые студент проходил на строящемся около лагеря пивном заводе с цехом безалкогольных напитков. Тридцатипятилетний инженер Доберман — а его привезли на Медный Рудник летом 1952 года после двенадцатимесячного Лубянского следствия — попал в число злейших врагов Советской власти волей нелепого случая. Весь свой немалый талант инженер вложил не в антисоветскую деятельность, а в дело хищения социалистической собственности. В этом занятии он преуспел. Доберман любил прелести жизни, и тратил лившийся на него золотой поток на женщин, рестораны, тотализатор, карточную игру и автомобили. Несмотря на неуемные расходы, приход превышал расход. В московской квартире инженера скапливались опасные излишки. Время от времени Давид наполнял деньгами и драгоценностями очередной чемодан и относил его на хранение в верное место. Часть доходов отчислялась в страховой фонд, предназначенный для помощи во время отсидки и по выходе из тюрьмы. Держателем фонда был глава подпольного концерна Анатолий Тимофеевич Марченко, по прозвищу Паук. Марченко занимал скромную должность экономиста в управлении виноделия. В дальнейшем Анатолий Тимофеевич, чтобы получить больше свободного времени для своей подпольной деятельности, уволился с прежней работы и оформился ночным сторожем. Он окружил себя помощниками и телохранителями из блатарей. С уголовниками сошелся во время отсидки в лагере в 1944–1946 годах. Одним из главных источников дохода концерна служило производство неучтенных крепленых вин — низкосортного портвейна, мадеры и плодово-ягодного пойла, представляющего собой прообраз прославившейся впоследствии бормотухи. Возможность выпуска излишков продукции предусматривалась при строительстве и ремонте винных заводов и цехов. Для этого резервуары, в которых изготовлялось вино, делались несколько большего объема, чем они проходили по док>ментам. Это называлось «наращивание емкости».
Образовавшиеся излишки вина, которые определялись разницей между фактическим объемом резервуара и объемом, указанным на бумаге, представляли собой собственность предпринимателей и реализовывались через привлеченную к делу торговую сеть.
Основателем концерна был Давид Доберман, которому принадлежала как идея наращивания емкостей, так и ее инженерное воплощение. Первоначально Давид проверил эту идею на винном заводе, где работал заместителем директора, а затем через Паука, оказавшегося блестящим организатором и вставшим во главе дела, внедрил свой передовой опыт на десятках других предприятий. Система работала четко. Мордовороты-уголовники выколачивали деньги у уклоняющихся.
— Давид, мне надоели твои бредни, мы давно все делаем только на бумаге.
— Как на бумаге? — не понял Доберман.
— А так — заносим в приемно-сдаточный акт меньший объем резервуара, чем он есть на самом деле. Это и дешевле, и быстрей, чем твоя техника. Дела надо решать проще, как в Марьиной Роще, — добавил Паук.
Давид не мог перенести, что он низведен с пьедестала. Жажда реванша и неугомонный дух предпринимательства не давали ему покоя. Инженер начал обдумывать способ получения неучтенного пива и заинтересовал новыми возможностями Паука, который в действительности ценил и уважал своего компаньона. Анатолий Тимофеевич энергично взялся за дело, но рождение новой отрасли подпольного бизнеса задержалось из-за несчастья, постигшего Добермана.
Часть капитала Давид доверил своему дяде, который неожиданно был арестован как буржуазный националист. На Лубянке перепуганному старику предъявили обнаруженный при обыске на его квартире чемодан с деньгами и драгоценностями и обвинили не только в соучастии, но и в финансировании сионистской организации. Через час дядя раскололся и назвал племянника как владельца чемодана. Роль казначея и банкира сионистского заговора перешла к немедленно привлеченному к ответу Доберману. Он чистосердечно признался в нечестном происхождении капитала, сочинил правдоподобную версию о хищении и, не выдавая концерна, требовал справедливого суда и возмездия. Это не устраивало следствие, и оно заминало вопрос о посягательстве на социалистическую собственность. Давид упорствовал и не сознавался в получении средств от агентов международного сионизма. Затруднения следователей, пытавшихся сделать Добермана главарем и кормильцем организации, увеличивали буржуазные националисты, которые отмежевывались от племянника своего сообщника. «Преступления» друзей дяди Давида были реакцией на государственный антисемитизм послевоенных лет. Они стали гонимы и презираемы.
Пробудилась мировая скорбь по утраченной прародине. Многие ушли в личину обособленности и местечковой премудрости. Националисты на своих преступных сборищах листали Талмуд, вспоминали о праведниках и сокрушались падением нравов среди молодежи. Эти пожилые и религиозные евреи смотрели на развратника и пьяницу Добермана как на отступника от закона и веры и даже под лубянским давлением не хотели иметь с ним ничего общего. Однажды поколебавшийся дядя не давал больше никаких порочащих показаний. Для него Давид был голубоглазым мальчиком, которого он когда-то держал на руках, сыном его покойной сестры Розы, С Добермана сняли обвинение в участии в сионистской организации и осудили решением ОСО за восхваление американской техники по статье 58, пункт 10, часть I на десять лет лагерей. Одновременно он получил и десять лет по Указу о хищении социалистической собственности, но существо дела не разбиралось.
Доберман прибыл в лагерь больным и подавленным морально. Помимо следствия, его изнурили оказавшиеся невыносимо трудными этапы. Одним из немногих людей, от которых Давид на первых порах получил поддержку, был Василий. Студент немного подкормил инженера и помог оглядеться в лагере. Далее Доберман нашел свои пути сам. Начав получать посылки, он дал на лапу придурку-контролеру московский гостинец и определился на общие работы на строящийся пивной завод. Через неделю Давид был знаком с его директором Канатжаном Бальзаковичем Алибековым, а еще через неделю пивовар понял, какие возможности для обогащения открыл перед ним заключенный. На заводе Давида, который превратился в личного консультанта директора, сняли с общих работ, а в лагере, по рекомендации пивовара, перевели в категорию высших придурков. Он получил одежду первого срока, переселился в барак, где в просторной и чистой секции стояли всего четыре вагонки и имелась мебель, получил доступ в комнату для лагерной элиты в столовой и узнал скрытую дорогу в пекарню. Там избранным выдавался белый хлеб.
Для превращения пивного завода в предприятие по выпуску неучтенной продукции была необходима практическая помощь Паука, имевшего выход на людей и организации, которые могли нарастить танки для производства пива. Назвать имя Марченко директору завода Доберман не мог. Это было строго запрещено правилами, установленными в концерне. При нарушении запрета Давид лишатся доверия и терял страховой взнос. Время шло, и Доберман попадал в трудное положение. Алибеков ждал от него конкретных дел, а Давид тянул и отделывался обещаниями. Канатжан Бальзакович начинал охладевать к Давиду, и тот видел, что его ждет впереди Медный Рудник. Неожиданно пришло известие об амнистии, и Доберман вспомнил об освобождающемся Иголкине, которого уже давно перестал замечать, хотя Василий работал на том же объекте — на строительстве пивного завода.