Записки психиатра. История моей болезни
Шрифт:
Как бы ни были разнообразны, со строго научной точки зрения, транзиторные болезненные состояния обвиняемой, все они с точки зрения закона равнозначащи с временным полным умопомешательством или с умоисступлением. Здесь мне кажется нелишним несколько остановиться на определении слова «умоисступление», ввиду того, что неправильное применение этого термина неоднократно приводило в судебной практике к недоразумениям как между обвинительной властью и экспертизою, так и в среде самих экспертов. По прекрасному определению Каспера (в переводе д-ра Штейнберга): «умоисступление есть ненормальное острое душевное движение, в основании происхождения которого лежит органическое страдание нервной системы». Таким образом, для того, чтобы признать умоисступление, необходимо иметь наличность следующих двух условий: 1) ненормальность острого душевного движения самого по себе и 2) болезненность той почвы, на которой оно возникает. Поэтому сильный аффект здорового человека есть не умоисступление, но лишь крайняя степень
Таким образом, как бы мы ни смотрели на постоянное психопатическое состояние обвиняемой, хотя бы мы даже видели здесь болезнь лишь физическую, а не психическую, с легальной точки зрения это есть болезнь, приводящая к умоисступлению, ибо было уже показано, что припадки, равнозначащие с умоисступлением, бывали у Губаревой задолго до совершившегося в ночь на 30-е августа 1881 г., по крайней мере, за год до этого числа стали особенно частыми, затем наблюдались и после 30-го августа 1881 г., во время испытания обвиняемой как в городском приюте, так и в больнице св. Николая Чудотворца.
Однако, с точки зрения науки, обыкновенное душевное состояние Губаревой есть не просто болезнь, приводящая в умоисступление, но и само по себе есть болезнь психическая. Но так как в пределах этого состояния свобода действования у обвиняемой не вполне исключена, а лишь в более или менее значительной степени ограничена, то можно сказать, что в легальном смысле это состояние есть не полное сумасшествие, но лишь полусумасшествие. Хотя выражение «полусумасшествие» в законе не встречается (впрочем, слабоумие = полубезумию), однако смыслу закона оно ничуть не противно, раз уголовная наказуемость преступления имеет свои ступени. Но разумеется, в пределах этого обыкновенного состояния обвиняемой свобода действования последней в разное время бывает ограничена в неодинаковой мере. По мере того как душевное состояние г-жи Губаревой удаляется от ее состояния полного спокойствия, способность свободного самоопределения в действовании обвиняемой более и более ограничивается и, наконец, при наступлении тех острых транзиторных состояний Губаревой, которые в сущности суть не что иное, как умоисступление, – совершенно уничтожается.
Остается лишь один вопрос: не находилась ли обвиняемая Губарева в ночь с 29-го на 30-е августа 1881 года в одном из тех припадков умоисступления, которые у нее, как теперь уже точно доказано, случаются? Однако ясно, что разрешение поставленного вопроса, по обстоятельствам этого недостаточно выясненного дела, должно представить совершенно одинаковые затруднения как для гг. экспертов, так и для гг. судей. Что касается до меня, то я не скажу: из следственного дела не видно, чтобы Губарева в ночь на 30-е августа была в припадке умоисступления; я, напротив, выражусь так: из дела не видно, чтобы обвиняемая не была в эту ночь в одном из тех припадков умоисступления, которые у нее, как уже точно доказано, бывают; и доказано это независимо от того обстоятельства, что она страдает весьма определенной болезнью, способною приводить к таковым припадкам. Разумеется, это условное заключение; но в этом деле эксперту и нельзя дать другого заключения, кроме условного, ибо поступить эксперту в этом случае иначе – значит, по моему мнению, выйти из сферы своей компетентности и самовольно присвоить себе роль судьи. Окончательное решение вопроса: не находилась ли Губарева в ночь на 30-е августа в состоянии умоисступления, принадлежит присяжным заседателям.
25-го января 1883 г. дело дочери титулярного советника Юлии Губаревой и крестьянина Пахома Чудина, обвиняемых в разбое, слушалось в С.-Петербургском окружном суде с участием присяжных заседателей. Я находился в числе свидетелей, вызванных защитою. Ход разбирательства известен публике по газетный отчетам, поэтому здесь достаточно сказать об этом несколько слов. Эксперты д-ра Майдель и Фрей остались при своем прежнем мнении, что г-жа Губарева, несомненно, обладая психопатическим темпераментом, тем не менее, не может считаться ни безумною, ни сумасшедшею; причем из дела не видно также, чтобы она находилась во время совершения преступного деяния в припадке умоисступления. Эксперт д-р Чечотт, ввиду обстоятельств, выясненных судебным следствием, несколько изменил свое прежнее мнение, сказав следующее: если из дела не видно, чтобы подсудимая во время совершения преступного деяния была в припадке умоисступления, то не видно также, чтобы она, будучи весьма склонною впадать в умоисступление, не была в то время в таком припадке. Эксперт д-р Смольский подтвердил взгляд предварительной экспертизы на научный факт существования и значения прирожденно превратного полового влечения. Эксперт д-р Чиж заявил,
1. Прим изд. – Вторичное судебное разбирательство дела девицы Юлии Губаревой и крестьянина Чудина происходило 28 ноября 1883 г. Заключения гг. экспертов ни в чем существенном не отличались от высказанного ими 25 января 1883 г. Свидетельские показания также ничего нового к освещению дела не прибавили; только показаниями Пахома Чудина возбуждалось некоторое сомнение в том, что с ним 29 августа 1881 г. на Лахту ездила действительно Юлия Губарева, а не какая-то другая, неизвестная женщина. Присяжные Юлию Губареву оправдали.
2. Прим. изд. – Д-р И.М. Сабашников в своем предисловии к русскому изданию «Клинических лекций по душевным болезням» Thomas’a S. Clouston’a (СПб., 1885) говорит: нет ничего легче, как разбить чью-либо классификацию, и ничего труднее, как составить свою собственную.
Принимая во внимание необходимость изменения нашей официальной классификации душевных болезней, нельзя не указать здесь на прекрасную классификацию д-ра Кандинского, предложенную им в 1882 г. и принятую в настоящее время в больнице св. Николая в С.-Петербурге.
Вот она:
I. Hallucinationes (hallucinationes ebriosae и друг. sine alienationae).
II. Melancholia (sine delirio – hypochondriaca – delirica simples – attonita s. katatonica – transitoria – alcoholica).
III. Mania (Simplex s. exaltativa – furibunda – transitoria – gravis alcoholica).
IV. Ideophrenia (hallurinatoria acuta – katatonica – chronica simplex – hallucinatoria chronica – cum delirio depressive – cum delirio mixto (сюда между прочим относится и Ideophrenia alcoholica) – cum delirio initialiter expansivo).
V. Paraphrenia (agoraphobia – mysophobia – delire du doute – GrUbelsucht).
VI. Dementia primaria acuta.
VII. Dementia primaria chronica (senilis – alcoholica – e laesione cerebri organica (syphilitica, traumatica etc.)).
VIII. Paralysis generalis progressiva.
IX. Psychoepilepsia (paroxysmatica s. transitoria – continua specifica – dementia epileptica).
X. Psychohysteria (paroxysmatica – continua – mehncholica – maniaca – ideophrenica).
XI. Psychosis periodica et psychosis circularis (melancholia periodica – mania periodica – ideophrenia periodica – psychosis circularis).
XII. Delirium tremens potatorum. – Delirium acutum.
XIII. Dementia (et amentia) secundaria (post melancholiam – post maniam – post ideophreniam).
XIV. Imbecillitas.
XV. Idiotismus.
XVI. Psychoses constitutionals cum degeneratione (ideophrenia argutans – insanitas moralis – ideophrenia impulsiva).
После того как дело девицы Губаревой было уже напечатано в «Архиве» проф. Ковалевского, а именно в заседании 5-го апреля 1886 г., комиссия, избранная из членов Общ. псих., представила выработанную ею классификацию, которая и была одобрена Обществом и затем, в 1887 г., предложена от имени Общества на первом съезде в Москве. Вот она: