Записки психиатра. История моей болезни
Шрифт:
В последние два года болезненные особенности характера Губаревой, по наблюдениям ее родных, выступили особенно резко. Изменчивость ее настроения достигла высшей степени, так что в Губаревой «стали замечаться быстрые переходы от самой буйной веселости к ужасному беспредметному озлоблению» (слова ее брата). После одного огорчения, случившегося с Губаревой в конце 1880 г. (у ее лошади кто-то отрезал язык), она долгое время сильно тосковала, так что ее брат уже в это время заподозрил в ней психическое расстройство. В это время истерические припадки, впрочем, неполные, т. е. без общих судорог (спазмы в горле или globus hystericus, судорожное рыдание, прерываемое таковым же смехом), были особенно частыми (раза 2–3 в неделю). Кроме того, от самых ничтожных внешних поводов и при обыкновеннейших обстоятельствах домашней жизни у Губаревой, неожиданно для окружающих, все чаще и чаще стали повторяться приступы неистовства: моментально ее лицо краснело; она вдруг впадала в крайнюю степень бешенства, кричала, топала ногами, кидала предметы, попадавшиеся ей под руку, колотилась головой об стену; в одном из таких приступов она ударила свою мать, обратившуюся к ней с каким-то простым вопросом. Об этих приступах неистовства или бешенства мне рассказывали брат ее и мать, причем последняя выражала свое удивление главным образом по поводу того обстоятельства, что неистовство разражалось вдруг и тоже вдруг, т. е. моментально,
Переходя к тому, что Губарева рассказывала в больнице по отношению ко дню 29-го августа, я должен прежде всего сделать следующую ссылку. Отвечая (1-го мая 1882 г.) на вопросы, предложенные ей судом, Губарева начала рассказывать про одну барышню, будто бы бывшую невольной виновницей всего происшедшего с нею, Губаревой, в день 29-го августа: «если бы ее (т. е. барышни) не было, если бы она не захворала, то и ничего бы не было, и я бы не поехала (на Лахту)». В этом же самом смысле испытуемая объяснялась и в больнице, а именно: у нее, Губаревой, была приятельница, очень молодая девушка, «консерваторка»; матери у барышни уже не было в живых; отец же в день 29-го августа будто бы был в отлучке из дома. В субботу, 29-го августа, около 8 часов вечера, Юлия Губарева пришла к этой «консерваторке» и нашла ее больной, притом находящеюся «как будто бы в бреду». Горячо любя свою приятельницу, Губарева сильно расстроилась: у нея явилось опасение, что барышня умрет. Испуг и растерянность Губаревой усиливались тем обстоятельством, что ей представилось, будто она, Губарева, есть виновница болезни «консерваторки». Тогда она (по ее словам) кинулась за доктором, но не нашла его и вернулась назад еще более растерянною. «В страхе за жизнь барышни» она прибежала домой и, не зная, что делать, сразу выпила целый графинчик ананасного ликера (что составляло, по ее словам, около двух чайных чашек). После этого она вспомнила было о докторе Писареве, женатом на ее тетке, и хотела уже было его звать на помощь, но тотчас же отвергла эту мысль, так как она не желала, чтобы ее родные узнали о знакомстве ее с «консерваторкою». От волнения и от выпитого ею ликера мысли ее «окончательно стали путаться», так что с этого времени она, по ее словам, смутно и не вполне помнит то, что она чувствовала и что делала. Соответственно этому и сообщения ее с этого пункта становятся крайне отрывочны и сбивчивы. Было уже около 10 часов вечера. «Кажется, я потом, – говорит она, – еще чего-то выпила», затем «побежала в Свечной»27, причем встретилась с Пахомом. Пахом еще днем отпрашивался на Лахту к кому-то в гости. У нее, Губаревой, знакомых там не имелось, сама она там никогда не бывала и даже не знала, где собственно находится Лахта. Пахом ее с собой не звал, но, встретив его, она вдруг решила отправиться с ним, единственно лишь в расчете «забыться» и «напиться там окончательно»; к тому же в это время ей, по ее словам, было решительно «все равно» куда бы ни ехать, так как она положительно не знала, что с собою делать. Пахом же знал, что она любит «кататься», и потому нимало не удивился ее намерению ехать с ним. Сперва они пошли пешком, потом Чудин нанял извозчика. Дорогою она с Чудиным, вплоть до Старой Деревни, ни о чем не разговаривала, вполне предоставив ему заботиться о способе их проезда на Лахту; не обращала ни малейшего внимания ни на встречавшееся по дороге, ни на своего спутника; лишь в Старой Деревне будто бы заметила, что Пахом пьян. Останавливались ли где дорогою и пили ли где Пахом и извозчик, Губарева наверное сказать не может; однако говорит: «кажется, где-то останавливались»; помнит хорошо лишь то, что она сама вплоть до места «приключения» не выходила из пролетки. Как произошло дело, хорошенько не помнит и наивно признается, что вспоминать ей об этом «неприятно». Впрочем, сообщает, что Пахом и извозчик стали ругаться между собой, что она сошла с пролетки и пошла по дороге обратно, между теми же, как ей кажется, произошла драка. Каким образом она снова очутилась в пролетке, хорошенько не знает. Пахом сказал ей, что он «отдул» извозчика и что лучше уехать. Как доехали домой, хорошенько не помнит; до наступления утра она не могла ни о чем рассуждать и находилась в таком состоянии, что ей было «все равно». Из слов испытуемой (если только она говорит правду) можно заключить, что когда они выезжали из города, то настроение ее духа было глубоко депрессивным, но дорогой, еще до Старой Деревни, стало изменяться и перешло в настроение, по ее обозначению, «торжественное». К утру, уже после того, как они вернулись, ей вдруг «стало очень весело» (экспансивное состояние). Всю эту ночь испытуемая, по ее словам, прожила совершенно «безотчетно».
Вскоре по возвращении Губарева, если верить ее словам, пошла навестить больную «консерваторку», нашла, что ей несколько лучше, и потом, около 7 часов утра пришла на Разъезжую, а часов в 11 снова отправилась в Свечной. Увидав угнанную ими лошадь, она, Губарева, по ее словам, долго хохотала, потому что ее «вдруг стал сильно разбирать смех». Пахом разъяснил ей, что лошадь нужно продать, и тогда, сообразив свое положение, она согласилась с ним, что дело непоправимо, и что остается одно – скрывать следы. В это утро она чувствовала себя чрезвычайно весело, это обстоятельство подтверждается словами барышника Александрова, который при дознании сказал, что, продавая лошадь, Губарева была веселой. Продав лошадь на Конной, Губарева, по ее словам, отправилась на крестный ход и возвратилась в еще более экспансивном состоянии. Желая удержаться в этом настроении, она будто бы выпила коньяку, после чего, вдруг вздумав устроить для себя и для своей приятельницы, Марии Пукиревой, «маленькую пирушку», поехала за шампанским и фруктами. Перед этим, а именно от 2–3 часов дня, Губареву видела Мария Пукирева, причем Губарева, по показанию свидетельницы, «была краснее обыкновенного» и сама заявила: «как я пьяна». Далее испытуемая рассказывает так: вернувшись с покупками, она была приглашена в участок и там, растерявшись, будто бы «наговорила лишнего» и «что-то наврала на Пахома», так как ей показалось, что тот «сдуру хочет свалить все на нее одну».
Как в воскресенье, 30-го августа, так и накануне матери Губаревой не было дома (она находилась у больной). Вернувшись домой в воскресенье около 12 часов ночи, мать с изумлением нашла на столе бутылку шампанского, фрукты и записку, написанную карандашом рукою Юлии, со словами: «бутылка шампанского, дюшес! ха, ха, ха, ха, ха, ха!..» Через несколько времени мать получила от Юлии, задержанной в управлении участка, записку следующего содержания: «Мамаша, не беспокойтесь обо мне, я не приду, главное, не скучайте. Поминайте меня с Маником и простите ради Бога. В Свечной не ходите – случилось приключение. Знаю
Теперь пора перейти к результатам исследования обвиняемой в больнице св. Николая Чудотворца.
Юлия Губарева, 26 лет от роду, среднего роста, крепкого телосложения. Подкожно-жировой слой необилен; мышцы развиты хорошо. Цвет лица часто меняется от бледного до сильно розового. По цвету кожи на прочих местах тела, равно как и по доступным для исследования слизистыми оболочкам видна некоторая степень анемии. Мышечная сила испытуемой для женщины среднего роста значительна (по динамометру, сила сдавления в правой руке у Губаревой равна 55 килогр.). Склад лица угловатый, что выражается в значительно развитых скулах и в подбородке, резко загнутом вперед. Вследствие этого лицо получает отпечаток энергичности и вместе с тем приближается по типу к лицу мужскому. Лоб широкий, закругленный, выступающий вперед, вследствие чего лицевой угол значителен (лицевой угол Клокэ, определенный посредством гониометра Брока, равен у Губаревой 72°). Ширина в плечах у Губаревой, по отношению к росту, несколько больше, чем обыкновенно у женщин. При росте Губаревой в 154 сантиметра (и таковой же величине большого размаха), расстояние между верхнеплечевыми отростками равно 37 сантиметрам, что составляет 24 на 100 сантиметров роста.
Голова Губаревой, как показывает нижеприводимая таблица, относительно очень велика; все размеры головы у Губаревой (графа А) превышают средние размеры женской головы (графа В) и почти или вполне соответствуют средним размерам головы мужской. Череп брахицефалический, развит симметрично. При ощупывании черепа замечаются следующие неправильности. В теменной области, соответственно месту прежнего теменного родничка, находится неправильное вдавление на кости, величиною около медного пятака. Верхнезатылочная область представляется сильно выпуклою, вследствие чего на границе между этою областью и областью заднетеменною образуется широкая, весьма заметная впадина. Постановка зубов и форма твердого неба правильны.
Размеры головы у Губаревой (графа А) в сантиметрах, средние показатели представлены в графе В
Волосы на голове негустые. Испытуемая с первой юности не носит косы и стрижется очень коротко. Уши, нос, рот и глаза ничего особенного не представляют. Голос (контральто) при взволнованном состоянии испытуемой звучит резко и грубо и в таких случаях становится похожим по тембру на голос мужской. Речь обыкновенно весьма бойкая, при волнении же испытуемой крайне быстрая, аффективная и резкая. Губарева весьма неразборчива в своих выражениях, часто употребляет простонародные или чрезмерно энергические термины и обороты (например, «дать плюху», «съездить по морде», «заехать в рыло» и т. п.); в раздраженном же состоянии энергически бранится, пользуясь, между прочим, непристойными ругательными терминами. Движения Губаревой большею частью быстры. Мимика и жесты, в особенности при живом разговоре, энергичные, с отпечатком мужественности и даже ухарства. Вообще в испытуемой весьма заметен недостаток того, что называется женственностью.
Легкие и сердце ничего ненормального не представляют. Органы брюшной полости, по-видимому, тоже в порядке. Аппетит средний. Сон большею частью удовлетворителен.
Регулы часто с болями, постоянно неправильны, иногда в большем количестве против нормального, обыкновенно же в количестве значительно уменьшенном. Промежутки между регулами различной продолжительности, большею частью около 5 недель. Регулы, появившись, продолжаются обыкновенно 3 дня, но через 1–2 или более дней по прекращении на 1–2 дня показываются снова. В менструальное время испытуемая становится раздражительнее обыкновенного, иногда же приходит в состояние легкой маниакальной экзальтации, большею частью с эротическим оттенком. Впрочем, постоянного отношения между регулами и переменами душевного состояния Губаревой нельзя было заметить.
Гинекологическое исследование Губаревой, произведенное специалистом по гинекологии д-ром медицины Кубасовым, показало следующее. Груди небольшие, правильно развитые. Конфигурация таза ничего ненормального не представляет; размеры его показаны в графе А, тогда как графа В представляет средние размеры женского таза в см:
Лобок (mons Veneris) скудно покрыт волосами. Наружные половые части (vulva) мало поднимаются над окружающею поверхностью. Большие половые губы (labia pudendorum majora) плоски, почти без жировой клетчатки и совсем покрывают малые губы. Labia pudendorum minora развиты мало. Клитор небольшой, лежит правильно; он весьма чувствителен. На месте бывшей девственной плевы (hymen) только небольшие миртовидные сосочки (carunculae myrtiformes), между которыми следы глубоких разрывов девственной плевы, в особенности в правом нижнем и в левом верхнем сегментах ее. Половая щель (rima pudendorum) зияет, и в ней показываются широкие складки передней и задней стенок рукава. Вход в рукав (introitus vaginae) широк, отчасти гиперемирован. Уздечка больших губ (frenulum labiorum) отсутствует. Складки слизистой оболочки рукава (columnae rugarum) сглажены. Отделение на поверхности слизистой оболочки рукава усилено. Матка (uterus) немного увеличена, подвижна, мало чувствительна, лежит на своем месте; изгиб ее вперед меньше нормального, дно ее несколько отклонено вправо. Влагалищная часть матки коротка, толста, бугриста; наружный зев матки открыт настолько, что пропускает верхушку пальца губы; наружные отверстия матки отворочены в стороны и представляют большие боковые надрывы. В придаточных органах матки ничего ненормального не оказывается; в правом своде следы (residua) протекшего здесь воспалительного процесса. На основании своего исследования д-р медицины Кубасов заключает, что Губарева, несомненно, рожала, что теперь она страдает хроническим катаром рукава (colpitis chronica) и шейного канала матки (endometritis cervicalis chronica).
Губарева жалуется лишь на приступы головной боли и на являющиеся по временам беспричинные слезы и таковой же смех; по ее словам, она иногда не в состоянии удержаться от смеха даже тогда, когда это наружное проявление не соответствует ее действительному настроению. Впрочем, испытуемая считает себя вполне здоровою, но говорит, что «несколько расстроилась нервами» вследствие долгого пребывания в городском приюте для душевнобольных, где ей, как она говорит, жилось гораздо труднее, чем в доме предварительного заключения. Губарева весьма смешлива, когда находится в своем обыкновенном состоянии, и очень часто без достаточного повода смеется беззаботным, детски-школьническим смехом. В состоянии же взволнованности иногда подолгу хохочет, причем этот хохот уже носит на себе отпечаток истерической судорожности.