Записки психиатра. История моей болезни

Кандинский Виктор Хрисанфович

Внимательное наблюдение показывает, что в психической жизни Губаревой следует различать: во-первых, постоянное или обыкновенное состояние, которое у испытуемой характеризуется, как будет указано ниже, массою элементарных аномалий во всех сферах душевной жизни, в чувствовании, мышлении и действовании и, во-вторых, так сказать, припадочные, временные или транзиторные состояния (с включением нервных истерических припадков). В нижеследующем будет сначала изображено «постоянное» состояние Губаревой, которое не всегда бывает спокойным, ибо и в пределах этого «постоянного» состояния испытуемой настроение последней оказывается крайне подвижным и ее чувствование, мышление и действование представляют значительные колебания.

Большею частью Губарева находится в покойном состоянии, причем имеет вид беззаботный, умеренно веселый. Держит себя всегда непринужденно, однако обыкновенно не выходит из границ приличия. Всего охотнее занимается физической работой, в особенности грубой, требующей не искусства,

а силы и выносливости. К чтению и вообще к умственным занятиям пристрастия не имеет; даже к чтению романов обращается лишь изредка. В женских рукоделиях малоискусна, и если начинает какую-нибудь ручную женскую работу, то обыкновенно бросает ее, не докончив. Большую часть своего времени занимается разговорами с теми из лиц, ее окружающих, которые пользуются ее расположением. Испытуемая обнаруживает известного рода юмор, впрочем, весьма невысокого разбора. При всяком удобном случае она подсмеивается над окружающими и грубо передразнивает их, причем выказывает свою впечатлительность и маленький талант копирования голоса и манер других лиц. В своих шутках бесцеремонна и любит употреблять грубо-непристойные выражения, после которых с хохотом иногда извиняется перед окружающими. Губарева разговорчива; она охотно и без жеманства сообщает врачу все обстоятельства своей прежней жизни, причем без малейшего стеснения рассказывает о таких эпизодах, в которых ее характер является в не совсем благоприятном свете. Несмотря на то, что она способна краснеть при самом легком раздражении, не краснеет и нимало не конфузится при некоторых весьма щекотливых вопросах врача и охотно сообщает ему о своих «ухаживаниях за женщинами». Рас сказывая о своих, как она выражается, «куролесеньях», постепенно увлекается, принимает вид молодцеватости и даже прямо хвастается своими победами над сердцами женщин. В такие минуты теряет последний отпечаток женственности и поразительно напоминает речью, мимикою и жестами безбородого юношу, с видом ухарства рассказывающего снисходительному слушателю о своих любовных успехах. Находясь в больнице, испытуемая охотно вступает в разговоры с больными и с прислугою, при всяком удобном случае заводит речь о «любви», причем нимало не скрывает своего превратного полового инстинкта.

Сведения, собранные относительно прежней жизни Губаревой, показывают, что у испытуемой представляется врожденная превратность полового чувства в форме «sensus sexualis contrarius» (по Вестфалю contrare Sexual-Empfindung). Это подтверждается и непосредственным наблюдением над Губаревой. Оказывается, что она отличает между окружающими ее женщинами красивых и молодых, и держит себя по отношению к последним иначе, чем по отношению к другим женщинам. С женщинами, не принадлежащими к числу ей «нравящихся», а равно и с мужчинами испытуемая держит себя совершенно просто, без всякого жеманства и без малейшей застенчивости. Но в больнице Губарева отличила из числа окружающих ее одну даму, к которой стала выказывать особую благосклонность. При этой особе Губарева была более разборчива в своих выражениях, чем обыкновенно, относилась к ней с большей конфузливостью и приходила в крайнее смущение от одной мысли о том, чтобы (наравне с другими больными) идти в сопровождении этой дамы в баню. В обращении с этой особой Губарева, не подозревая, что за ней наблюдают, проделывала все то, что обыкновенно проделывается юношею, ухаживающим за нравящейся ему женщиной. Если бы в больнице не были своевременно приняты меры к удержанию чувств Губаревой в должных границах, то, несомненно, дело дошло бы как до сцен патологической ревности, так и до других, не менее активных требований патологического любовного чувства²⁹.

Кроме превратности (прирожденной) полового чувства, Губарева представляет в сфере чувствования много других аномалий. Сюда принадлежат, между прочим, разные мелкие «странности» и идиосинкразии из числа описанных выше и замеченных также во время пребывания Губаревой в больнице (болезненная брезгливость относительно тараканов; боязнь темноты, боязнь затемненной воды, например, ванны, наполненной водою, и т. п.). Далее, у испытуемой оказываются явления психической парестезии и таковой же гиперестезии. Первая из этих аномалий чувствования выражается в причудливости Губаревой по отношению к лицам и к объектам; так, лица, которые раньше пользовались полным благорасположением Губаревой, иногда вдруг, без видимой причины, начинают вызывать в ней чувство отвращения; занятия или способы времяпрепровождения, нравившиеся ей раньше, вдруг становятся для нее мучительными.

Психическая гиперестезия испытуемой обнаруживается в крайней впечатлительности Губаревой, причем смена внешних впечатлений обусловливает в Губаревой столь же пеструю и живую смену внутренних актов (ощущений, образов и чувствований). Кроме того, некоторые из внешних раздражений вызывают в испытуемой несоразмерно сильную реакцию. С этой точки зрения становятся понятными неустойчивость душевного равновесия у Губаревой, смешливость последней, быстрые и резкие перемены в настроении, легкость переходов от смеха к слезам и обратно. Не выходя из границ своего «обыкновенного» состояния, Губарева является то спокойною, то аффективною,

то вялою и апатичною, то раздражительною, то мягкою и уступчивою, то упрямою и резкою, то веселою или до крайности смешливою, то настроенною грустно, причем с мечтательным видом сидит по целым часам у окна и распевает унылые песни. Особенностями в сфере чувствования и вообще аффективным строем душевной жизни Губаревой обусловливается и то ее качество, особенно резко проявляющееся в минуты ее возбужденности, которое родственники испытуемой называют «удальством» или «молодцеватостью».

Испытуемая имеет весьма живое воображение, причем деятельность фантазии у нее недостаточно регулируется ее относительно слабым рассудком. Процесс воспроизведения представлений совершается у Губаревой с большою легкостью, но воспроизведенные представления (как это весьма часто бывает у подобного рода субъектов) с недостаточною степенью точности повторяют содержание тех представлений, которые родились из непосредственного чувственного восприятия. Это видно из того, что Губарева в своих показаниях, сама этого не замечая, относительно различных мелких подробностей вспоминаемых ею событий уклоняется от истины, и притом в одном и том же пункте в различное время уклоняется в разные стороны, чего, разумеется, не было бы, если бы отступление от истины здесь было произвольным. Вследствие этой особенности, а также вследствие живости фантазии и недостаточной регулированности воображения рассудком Губарева (в особенности, когда впадет в аффективность или, как говорится, «увлечется») под влиянием тех или других недостаточно осознанных побуждений и чувств нерезко различает пережитое ею в воображении от пережитого в действительности и в своих рассказах невольно примешивает иногда к истине небывальщину, выказывая тем замеченную за нею еще ее родными и знакомыми наклонность «наговаривать» на себя и, следовательно, также и на других.

Память у Губаревой может показаться удовлетворительною; но если принять в соображение сообщения матери и брата испытуемой относительно того, что Губарева в детстве и юности отличалась необыкновенною способностью запоминания, то придется допустить, что память у нее весьма значительно ослабела (наблюдения брата Губаревой прямо подтверждают этот вывод). Но частная слабость памяти констатируется у испытуемой и непосредственно; так, относительно чисел память Губаревой оказывается крайне неудовлетворительною. Независимо от этого, из вышесказанного относительно неточности воспроизведения представлений у Губаревой само собою явствует, что память Губаревой вообще не может отличаться точностью, что действительно и констатируется наблюдением.

Движение представлений у испытуемой (даже при обыкновенном ее состоянии) не всегда совершается с нормальною быстротою и часто бывает то замедленным, то ускоренным. Ход мыслей у Губаревой обыкновенно неправилен. На вопросы она почти всегда отвечает логично, но начав рассказ и будучи предоставлена в ведении его самой себе, часто отвлекается в сторону от главного предмета, иногда же неожиданно перескакивает мыслью с одного предмета на другой. Из всех способов ассоциирования представлений у Губаревой преобладает ассоциация по внешнему соотношению между представлениями. Из числа ассоциаций по координации у испытуемой ненормально часто имеет место ассоциация по контрасту. Ассоциация же по зависимости (т. е. по причинному отношению и по отношению цели) наблюдается у нее, по-видимому, весьма редко.

Отчасти в связи с особенностями ассоциирования идей у Губаревой находится то обстоятельство, что у нее нередко неожиданно возникают причудливые, странные или даже прямо нелепые идеи, которые, при аффективности и при болезненной восприимчивости испытуемой, легко приобретают на некоторое время характер так называемых «навязчивых», или «насильственных», представлений (Zwangsvorstellungen). Привожу один пример. Находясь в больнице, Губарева одно время, видимо, была внутренне чем-то обеспокоена; после долгого выпытывания с моей стороны она призналась, что боится беременности: в приюте для душевнобольных, где она раньше находилась, мужчины и женщины, по ее словам, употребляют одну и ту же ванну; предполагая, что при таком условии дана возможность случайного оплодотворения, Губарева вообразила, что она «от ванны могла забеременеть». Потребовалось серьезное опровержение для того, чтобы устранить из головы Губаревой эту эксцентричную мысль.

Те ошибочные, странные или даже нелепые идеи, которые порою возникают у Губаревой при обыкновенном ее состоянии, бреда в настоящем смысле этого слова не составляют, ибо эти представления у Губаревой не образуют сколько-нибудь устойчивых комплексов и, главное, допускают возможность поправки их со стороны рассудка. Но должно заметить, что при тех элементарных психических уклонениях от нормы, какие оказались у Губаревой, бред легко может возникнуть при всяком значительном нарушении ее вообще крайне неустойчивого душевного равновесия. Для эпизодического появления идей бреда у Губаревой довольно уже того, чтобы вышеупомянутая поправка, производимая в ее ошибочных или странных представлениях со стороны всего ее «я», последовала недостаточно быстро. Таким образом, Губарева в высокой степени предрасположена к транзиторному бреду, который иногда, как будет показано ниже, действительно и появляется у нее.