Записки Шанхайского Врача

Смольников Виктор Евгеньевич

Посмотрите теперь, что произошло в Китае. Зачем стричь английских овец, когда шерсть китайских овец не хуже? Зачем возить хлопок из Индии, когда он растет в Китае. Английские бизнесмены сделали совершенно логичную, с точки зрения бизнеса, вещь: построили в Шанхае ткацкие фабрики и красильный завод и начали ткать шерсть и хлопок, используя труд китайцев, который стоил намного меньше, чем труд ланкаширских рабочих. Хорошую английскую шерсть стали ткать в Шанхае, и она была дешевле, чем ланкаширская шерсть.

Для осуществления своего проекта англичане выписали человек сто хороших ткачей из Ланкашира, обеспечили их трехэтажными домами с садами и с прислугой, то есть хозяева фабрик их буквально купили. Эти ткачи были моими пациентами, я бывал у них дома и лечил их самих, их

жен и детей. Мне нравились эти простые и добрые люди.

Ланкаширских ткачей в Шанхае поставили в такие условия, в которых у них никогда не могло бы быть тесного контакта с китайскими рабочими. Сделать это было легко. Ланкаширцы по-китайски не говорили. Привить им презрение к китайским рабочим оказалось нетрудным делом. Гораздо труднее привить любовь к другому человеку -Христос пытался, но ничего не вышло. Сговора против владельцев фабрик между ланкаширскими ткачами и китайскими рабочими быть не могло. Хозяева фабрик учитывали простое для колониальных условий правило: много воруют там, где мало платят. А они платили хорошо.

Колоссальная разница между зарплатой китайского рабочего и ланкаширского ткача шла в мошну английских капиталистов, которые продавали китайскую шерсть дешевле ланкаширской. То, что это было прямым предательством национальных интересов, их не тревожило: деньги выше национальных интересов. Здесь они следовали принципу римского императора Веспасиана, обложившего налогом общественные туалеты в Римской империи. Когда сын императора высказал ему возмущение по поводу такого способа зарабатывать деньги, августейший папа ответил исторической теперь фразой: «Деньги не пахнут».

Прибыли от подобных проектов были великолепными: на деньги, которые зарабатывались в колониальных условиях, можно было позволить себе оплачивать врачебную помощь для всех своих иностранных служащих - не только англичан, но и русских, португальцев и пр. Кроме того, компания содержала китайских врачей для своих китайских рабочих. Это был не альтруизм, а холодный расчет: больные рабочие невыгодны для компании. Безнадежно больных увольняли, легко заболевших лечили.

Мы китайцев не лечили, их лечили китайские врачи, услуги которых стоили намного меньше наших. Мешал и языковой барьер. К тому же иностранные врачи не хотели заниматься низко оплачиваемой работой, когда у них не хватало времени даже для хорошо оплачиваемой работы. Расовые различия, языковый барьер и экономические факторы использовались для разделения людей.

Чтобы совсем не дискредитировать клятву Гиппократа, который требовал, чтобы врач не брал денег с человека, у которого их нет, в больницах существовали бесплатные отделения - коек на шестьдесят в общей сложности. Эти бесплатные отделения были зарезервированы за фирмой «М», и туда мы посылали всех, кто к нам обращался за помощью, но не мог платить.

Большие доходы фирма получала от английских пароходных компаний и многочисленных торговых предприятий. Англичане считали своим долгом лечиться у докторов фирмы «М». В конце каждого года секретариат муниципалитета рассылал своим служащим циркуляр с просьбой указать, какого врача они хотят иметь в следующем году. Большинство записывалось в фирму «М». Полиция не имела права выбора, их автоматически приписывали к нам, но члены их семей могли выбирать: например, русским женам и детям, не говорившим по-английски, лучше было лечиться у русского врача. С появлением русского врача в фирме «М» почти все семьи русских полицейских перешли к нам. Я невольно причинил зло своим коллегам-соотечественникам, поскольку спровоцировал уход клиентов от самостоятельно практикующих врачей.

Отношения между врачом и пациентом строились весьма своеобразно. Поскольку вся британская медицина построена на базе института «семейных врачей», эта традиция поддерживалась. В фирме были разные специалисты, но каждый из нас был прежде всего семейным врачом. Пациент знал только одного доктора - своего.

Нам всем вменялось в обязанность принимать роды у своих пациенток (вызывая старшего в трудных случаях), лечить венерические болезни, накладывать гипс при неосложненных переломах, примерять противозачаточные диафрагмы женщинам,

лечить все тропические и инфекционные заболевания, накладывать пневмоторакс туберкулезным больным и т.д. Если врач нуждался в консилиуме, то для этого достаточно было пройти по коридору в кабинет коллеги и пригласить его. Консилиум никогда не откладывался на следующий день. Все делалось тут же. У нас было два отделения: одно находилось на набережной, то есть в деловой части города, другое - в глубине города, где располагались частные дома. Прием больных шел одновременно в двух местах. В худшем случае врач с набережной звонил в другое отделение, и больной ехал туда на консилиум. В фирме имелся рентгеновский аппарат, и каждый из нас обязан был уметь им пользоваться. Если просвечивая больного мы видели ненормальные тени, то посылали его к специалисту-рентгенологу, то есть все, что от нас требовалось - знать, как выглядит нормальная грудная клетка. Так как в Шанхае врачи никому не подчинялись и никем не контролировались, то не требовалось писать и длинные истории болезни. На карточке больного фиксировался предположительный или окончательный диагноз и полностью записывался выданный рецепт. Консультант буквально в десяти словах формулировал свое мнение или помечал: «с диагнозом и лечением согласен». Не было никаких пятиминуток.

Раз в месяц проходило заседание Шанхайского медицинского общества, в которое принимались и китайские врачи с иностранным образованием. Заседание всегда начиналось с коктейля (процедура длилась около часа), затем был ужин, а после ужина (тут же, за кофе) вставал докладчик и делал доклад. Последнее заседание в году проводилось в июне и по традиции было немедицинским. Приглашался какой-нибудь посол либо проезжавший через Шанхай ученый или известный педагог. На этот ужин приглашали дам. Конечно, среди членов общества было несколько жен-щин-врачей, но к ним никто не относился серьезно.

Англичане как пациенты удивительно благодарный народ. Как правило, они не истеричны, их с детства приучили относиться к врачу с уважением. Не раз меня вызывали к больному рано утром, хотя больной почувствовал себя плохо уже ночью. На вопрос, почему не позвонили раньше, всегда следовал один и тот же ответ: «Не хотели вас беспокоить, доктор».

К новому врачу первым шел лечиться отец семейства. Если его устраивало лечение, то через год появлялись его жена и дети, потом родители и знакомые. Англичанин любит потолковать в клубе за кружкой пива о погоде, о политике, о торговле, о спорте, о своем здоровье и о своем враче. Уважающий себя англичанин должен иметь «своего» врача, а не абстрактного дежурного, который сегодня здесь, завтра его нет, а послезавтра - заболел либо уехал в командировку или на конференцию.

Я помню, как Бертон всегда спрашивал меня, позвонил ли я своему пациенту, которого навестил на дому за день до этого. «Это очень важно, - говорил он, - семья должна знать, что звонил доктор и справлялся о здоровье. Очень важно. Сам больной звонить не будет, чтобы зря не беспокоить доктора». И это делалось не ради рекламы, так как речь шла о наших контрактных пациентах, ничего не плативших за визит на дому.

Но не все относились к нам с таким уважением. Например, по аналогии с арабской сказкой «Али-Баба и сорок разбойников» (по-английски - воров) молодежь называла нашу фирму «Доктор Маршалл и сорок воров».

Отношения между врачами были корректными, но прохладными. Если адвокаты умеют договариваться друг с другом, то врачи этого не умеют. Все они конкуренты между собой. Ни один врач не имел права навестить на дому больного, которого лечит другой врач, если только тот не приглашал его на консилиум. Лишь кабинет врача считался нейтральной территорией, на которой врач мог принять любого больного.

Было бы неправильным обойти молчанием явно преступное поведение некоторых врачей. Во время японской оккупации Шанхая главным врачом Дженерал Госпитал был назначен профессор, приехавший из Японии. Он изредка оперировал, но регулярно приходил получать зарплату. Однажды, оперируя молодую беременную англичанку из концлагеря по поводу острого аппендицита, он удалил ей не только аппендикс, но и матку с живым плодом - так, для практики.