Записки солдата
Шрифт:
— А твои сыновья? Может, и за них не отвечаешь?
— Не слушались отца, сукины сыны… Да их и нет уже. Одного убили, а про другого и не слыхать…
— Не слыхать? — с недоброй усмешкой переспросил Латка. — Про Пилипа, про Пилю — не слыхать?
— Не слыхать, — выдержал его взгляд Кот.
— Пойдем посмотрим, не прячется ли кто у вас.
Все вышли во двор.
— Так никого из банды тут нет? — еще раз переспросил Латка хозяина, глядя ему прямо в глаза.
— Никого, — с тревогой в голосе заверил тот.
— А
Кот молчал.
— Тогда что? Чего ж ты молчишь?
Из хаты выбежала Котиха. Она переглянулась с мужем и уверенно сказала:
— Никого у нас нет. Отвечаем!
— Не верю кулакам, — развел руками Латка, оборачиваясь к Карабуту и Поликарпу. — Хоть убей, не верю…
Те с любопытством смотрели на предкомбеда, чувствуя, что он ведет этот разговор неспроста.
— Значит, никого нет? — Иван Гаврилович снова повернулся к хозяевам. — А если найду — головами отвечаете! Головами! Договорились?
— Договорились, — повторила Котиха.
— Может, оружие где спрятано? — продолжал спрашивать Латка.
— Нет никакого оружия! — заверил Кот.
— Нету никакого оружия! — в тон мужу сказала жена.
— Ну, нет так нет… — вздохнул Латка. — А пока начнем, — и, вынув наган, пошел к повети.
Парни, взяв оружие на изготовку, шли по обе стороны; встревоженные хозяева поплелись за ними.
В загоне Латка остановился. Прислушиваясь, постоял минуту и уже поднял ногу, чтобы шагнуть дальше, когда из-под навеса донесся едва слышный стон.
Предкомбеда обернулся к хозяевам, спрашивая взглядом: «Слышите?»
Котиха упала на колени и завопила:
— Помилуйте! Он больной!
— Помилуйте… — выдавил из себя и Кот.
— Снимите его с насеста, — приказал Латка. — Поликарп, помоги. Да погляди, нет ли там еще кого.
Кот принес лестницу и через минуту спустил с чердака Пилю, которого внизу подхватили и положили на солому Котиха и Поликарп. Ивась увидел знакомое, красное от жара, слюнявое лицо с грязным, как всегда, носом.
— Что будем делать? — ни к кому не обращаясь, сказал Латка.
— Пустить в расход? — спросил Поликарп, щелкнув затвором.
— Помилуйте! Он теперь у меня один… — взмолился Кот.
— И у Нарижного был один, — бросил Поликарп.
— Где его оружие? Давайте сюда! — приказал Латка.
Кот бросился в угол сарая и, вилами покопав навоз, а потом землю, вытащил аккуратно завернутые в промасленную тряпку винтовку, кинжал и несколько обойм патронов.
— Все? — спросил Латка.
Кот мгновенно подумал, потом повернулся к другому углу и откопал наган и пистолет «стеер».
— Все?
— Все, — ответил Кот.
— Какой тебе больше нравится? — спросил Иван Гаврилович у Карабута. — Бери, какой по вкусу.
У того радостно блеснули глаза:
— Спасибо! Большое спасибо! Я возьму «стеер».
— А ты, Поликарп, бери
— Спасибо вам, Иван Гаврилович! Теперь я казак по всей форме!
Кот и Котиха стояли понурясь. Латка с отвращением посмотрел на Пилю, потом перевел взгляд на его отца:
— Договорились головой отвечать?
— Он не виноват! Это все Петро! Дядя его с толку сбил!
— Не батька, значит, повинен, а дядька?
— Он, он, проклятый! Петро! — убеждал Латку кулак.
— Значит, не ты, а Петро должен головой отвечать?
— Он, он, проклятый!
— Значит, ты согласен, что Петра надо убить? — допытывался Латка.
— Согласен! Согласен! — торопился Кот.
Латка, задумавшись, молчал. Ивась смотрел на Пилю. Больной, тот выглядел еще противнее, чем обычно. А мог бы он, Ивась, расстрелять его? Расстрелять сейчас, больного? Он содрогнулся от этой мысли. В это мгновение Иван Гаврилович тоже обернулся к Пиле, но, посмотрев на него, сразу же отвел глаза.
— Не хочется руки марать…
— Спасибо вам, — Котиха поклонилась.
— Решим так… — Предкомбеда снова помолчал. — Вы, ребята, идите к тачанке, а я с хозяевами зайду в хату. Больного расстреливать не будем.
— Бог вас отблагодарит! — Котиха заплакала. — Хоть и не родной он мне, а жалко…
— Бог вас отблагодарит! — повторил за женой Кот.
Поликарп взнуздал лошадей, подъехал к крыльцу, вскоре в дверях показался и Иван Гаврилович. Садясь на тачанку, он повертел перед ребятами ручку от свежесломанной раскрашенной деревянной ложки.
— На память себе взял, — довольно улыбнулся он.
— Почему именно это? — удивились парни.
— Потом узнаете, — подмигнул им Иван Гаврилович. — Погоняй, Поликарп, погоняй. Не рано уже… Так-то вот, племянничек… — сказал Латка после паузы. С тех пор как Ивася назначили завполитпросветом, Иван Гаврилович почему-то звал его племянником. — Так-то вот, племянничек… А ведь я тебя когда-то барчуком звал… Глуп был…. Спасибо, в Красной Армии малость просветили, растолковали, что к чему. А то ведь я как думал: раз человек в господском ходит, он и есть барин. Учитель — барин! Врач — барин! А выходит, вон кулак в мужицком, а барин, буржуй, враг! А твой отец или, скажем, Хома хоть и в господском ходили, а наши… А знаешь, почему я тебя племянником зову? Знаешь?
— Нет.
— Революция нас породнила. Интеллигенцию и бедняков породнила наша Октябрьская революция. Вот я и смотрю теперь на тебя как на родственника!
3
Кончался август. В субботу вечером Ивась собирался на репетицию, как вдруг пришел Поликарп и передал приказ Латки явиться в отряд с винтовкой.
— Просто так, на всякий случай, — объяснил Поликарп, заметив озабоченность на лице Карабута. — И спешить не надо, иди спокойно, как всегда. Иван Гаврилович предупредил, чтоб не бегом.