Записки убийцы

Джонс Лайза Рени

– Если вам нужно, чтобы я…

– Нет. Это просто к вашему сведению.

– Принято. Завтра не забудьте отчитаться.

Мерфи заканчивает разговор, и я уже завожу машину, но тут замираю, когда до меня доходят слова Кейна: «Я все уладил. Забудь».

Я вдруг начинаю сомневаться, говорил ли он о прошлом и моей тайне или же о настоящем и сегодняшнем убийстве.

* * *

Выезжаю на шоссе с одной-единственной мыслью: у моей тайны есть свои тайны. Именно эта мысль сейчас и направляет меня. Еду дальше и вместо арендованного онлайн коттеджа оказываюсь в гараже пляжного домика, который я унаследовала от своей матери – в то время как моему отцу тогда досталось то, что он называет усадьбой. Я никогда по-настоящему

не понимала, зачем нам два дома всего в считаных милях друг от друга, но всегда подозревала, что моя мать держала этот домик, чтобы получить хоть немного столь необходимого личного пространства, свободного от отца. Хотя он, как правило, следовал за ней, так что не уверена, что от этого был хоть какой-то толк. Как бы там ни было, этот домик стал моим надежным укрытием с тех пор, как я бросила Корнелльский университет, чтобы оправиться от ее смерти. А позже стал и прибежищем на выходные, позволяя отдохнуть от городской суеты, когда я решила, что двух лет учебы на юридическом вполне достаточно, и поступила на службу в полицию Нью-Йорка.

А еще это то самое место.

Именно здесь тот мужчина с татуировкой напал на меня. Именно здесь произошел тот странный поворот, который я не могу объяснить. Что-то выходящее за пределы необходимой самообороны. Что-то, что теперь определяет, кто я такая. Или, может, определяет, кем я всегда была и в чем не смела признаться даже самой себе.

В любом случае, если человек из той ночи связан с этими убийствами – а я почти уверена, что это так, – то именно здесь я найду ответы и поймаю убийцу. А ты не поймаешь убийцу, скрываясь от него. Ты поймаешь его, узнав его поближе.

Заглушив двигатель, не даю себе времени прокручивать в голове прошлое. Открываю дверцу, подхватываю сумку, иду прямо ко входу, ввожу в систему сигнализации свой код, а затем набираю номер службы безопасности, называю им пароль и ставлю в известность, что дом обитаем. Зайдя на кухню, включаю свет, осветив выбеленные шкафчики, стягиваю через голову сумку и бросаю ее на гранитную стойку-островок. Пистолет оставляю в кобуре, но дом не осматриваю. Я даже не вижу его. По крайней мере, в данный момент. Прямо сейчас я не вижу перед собой ничего, кроме прошлого. Мне нужно встретиться со своими страхами лицом к лицу, и я иду по выложенному плиткой полу прямо во внутренний дворик, отодвигаю занавеску, чтобы открыть дверь, а затем выхожу наружу и закрываю ее за собой. С океана дует холодный ветерок, и желудок у меня сжимается. Но я делаю это. Иду на пляж. Иду к тому месту, где все это произошло. Начав идти, так и иду, не останавливаясь. А потом бегу. Бегу изо всех сил, пока не оказываюсь на том месте, где все случилось. Вдыхаю соленый морской воздух и раскидываю руки, подняв лицо к небу, – полная луна словно проливает свет на мою вину.

В голове у меня мелькают образы, но они отказываются обрести форму. Я опять в своем повторяющемся кошмаре, но я не сплю. Смотрю вниз, и у моих ног собирается лужа крови. Так много крови… Слишком много крови. Моргаю, и она исчезает. Теперь там только песок. Сажусь. Делаю глубокий вдох, а затем ложусь на спину, вытянув руки по бокам, – желая, чтобы память о прошлом вернулась ко мне. В ней я найду ответы, и теперь я понимаю: это то, что мне нужно. Настоящие ответы. Но ничего ко мне не приходит. Я лежу там, все лежу и лежу, и после всех тех раз, когда прошлое преследовало меня, теперь оно ускользает от меня. Не знаю, как долго я остаюсь там, но наконец заставляю себя сдаться. Встаю, вглядываясь в океан и ожидая, что он превратится в кровь, но океан просто разбивается о берег.

Поворачиваюсь к дому и уже делаю шаг, как вдруг резко останавливаюсь – у дома мелькает какая-то тень. По спине у меня пробегает противный холодок. И вот опять. Опять та же тень. Там кто-то есть. Сразу же вспоминаю, как лежала на этом самом песке с тем мужчиной, придавившим меня сверху, татуировку у него на руке. И как потом Кейн схватил меня за руки и сказал: «Я позабочусь

об этом». И я позволила ему, не задавая никаких вопросов, пока не стало уже слишком поздно что-то менять. Потому что я была слабой в ту ночь, а он был сильным. Но я уже больше не слабая.

Выхватываю из кобуры пистолет и бегу к дому – ветер у меня в волосах и на лице, сердце гулко стучит в ушах, – и не останавливаюсь, пока не вижу кровь, забрызгавшую все стекло двери, выходящей во дворик, и какую-то записку, прилепленную посередине. Адреналин так и бурлит во мне, но сейчас я в своем Иноземье, так что пытаюсь сохранять хладнокровие. Подхожу к двери, открываю ее, взявшись за ручку через полу рубашки, а затем систематически обыскиваю дом до последнего дюйма. Когда наконец понимаю, что совсем одна, подхожу к своей сумке, натягиваю перчатки, а затем выхожу обратно на улицу и срываю записку с двери. Вернувшись в дом, запираю дверь, задергиваю жалюзи и внимательно изучаю записку. Наверху ее алфавит, наклеенный буквами из газеты, последняя буква «Я» в нем крест-накрест перечеркнута. В записке говорится:

Я – то ЯБЛОКО на ужин, после которого доктор не нужен. Но врач ничем не смог бы ему помочь, так ведь?

Я ЗНАЮ.

Глава 5

Держу записку рукой в перчатке, и мир вращается вокруг меня – ничего, кроме черно-белого пространства, то появляющегося, то исчезающего. Ни комнаты. Ни мыслей. Ни звуков. Проходят секунды, а может, и минуты, пока у меня не появляется первая связная мысль. Я слишком уж надолго свалилась в штопор, потеряла контроль над собой. А я не теряю контроль над собой. С некоторых пор. Моргаю и мысленно возвращаю себя к реальности, ощущая, как сердце бешено молотит в груди, как кровь стучит в ушах. И, блин, чувствую, как у меня подкашиваются колени, а рука, в которой я держу записку, дрожит.

Перечитываю ее еще раз, сосредоточившись на двух словах: «Я знаю». И кровь – или, скорее, то, что теперь уже больше похоже на какую-то краску, разбрызганную по раздвижной стеклянной двери – говорит мне, как в точности это следует понимать, на что ссылается этот человек. Еще кто-то, кроме нас с Кейном, был здесь той ночью. Кто-то, кто видел все – или видел достаточно, чтобы представлять собой опасность, и это знание потрясает меня до глубины души. Делаю медленный вдох, а затем с натугой выталкиваю воздух из тесной полости, которая, как я полагаю, все еще остается моей грудной клеткой. Повторяю это несколько раз. «Вот млятство…» По-моему, у меня впервые в жизни паническая атака. Сейчас. Здесь. Не посреди луж крови и не при осмотре мертвого тела, а от перспективы спалиться.

Стряхнув с себя слабость, на которую у меня нет времени, делаю еще один глубокий вдох и повторяю ту же пытку. Черт, у меня и впрямь гипервентиляция легких, а я не давала себе на это разрешения! Выпрямляю спину и быстро и резко втягиваю воздух, игнорируя боль. Напоминаю себе, что я не новичок в поимке всяких виновных уродов и это не первый раз, когда кто-то из них преследует меня. Однако это впервые, когда я сама этот виновный урод, но суть не в этом. То есть суть-то как раз в этом, но это к делу не относится. Блин, мне реально нужно срочно успокоиться! А то я уже опять начинаю мыслить как та стюардесса, Техас.

– Иноземье, Лайла… Это просто работа на месте преступления, Лайла… С личной стороной всей этой фигни разберешься потом, Лайла…

Крепко сжимаю зубы. Я, блин, разговариваю сама с собой! Я просто ненавижу людей, которые разговаривают сами с собой, – почти так же сильно, как и людей, которые совершают глупости. А еще терпеть не могу людей, которые совершают плохие поступки. И вот теперь я соответствую всем трем этим категориям… Особенно по части плохих поступков, иначе сейчас не жила бы под гнетом своей идиотской выходки, а моя семья не рисковала бы тем же. Однако нечего рассуждать об этом прямо сейчас. Прямо сейчас необходимо действовать. Необходимо принимать какие-то решения, иначе так и промаюсь до самого утра.