Записки убийцы
Шрифт:
Пройдя через комнату, захожу на кухню, где нахожу на серой каменной стойке свою рабочую сумку, расстегиваю ее и достаю пластиковый пакетик для улик. Не удостоив записку даже взглядом, засовываю ее внутрь и запечатываю. Убийственную записку. Определение, вполне подходящее по причинам, о которых я не планировала сообщать никому, кроме Кейна, и все же кто-то знает. И этот кто-то знает меня, в то время как я не знаю его, а это опасно и совершенно неприемлемо. Но я выясню, кто за этим стоит, и как только это произойдет… Что ж, не знаю, как, блин, я поступлю, но со временем обязательно разберусь с этим.
Решив найти этого гада, перекидываю свою рабочую сумку через плечо, и мой взгляд падает на ключи.
Уже поворачиваюсь, но останавливаюсь. Мой взгляд возвращается к этим ключам, и по причинам, которые я не могу объяснить, мне неуютно оставлять их там. Хватаю их, на сей раз выхожу из кухни и прохожу через гостиную, хотя полностью отключаюсь от этой комнаты. Особенно от ее декора, напоминающего мне о моей матери и об эмоциях, которые она рождает во мне. Я не могу быть дочерью Лоры Лав прямо сейчас.
Продвигаясь дальше, сворачиваю направо и иду по коридору, который, если я дойду до конца, приведет меня в главную спальню, но, не доходя до нее, останавливаюсь перед тяжелой, словно в каком-нибудь древнем подземелье, арочной деревянной дверью, ведущей в кабинет под крышей, и вставляю ключ со своей связки в замок. Мгновение колеблюсь. Необходимость в этом ключе – логичное объяснение того, почему я не хотела оставлять ключи в кухне, но моя интуиция не удовлетворена подобным ответом. Стою там, не двигаясь и выжидающе прислушиваясь к звукам вокруг меня. Что полное безумие, поскольку я одна. Я в этом уже убедилась. Однако ощущение безумности происходящего столь же бесспорно, как и единственный звук, достигающий моих ушей, – тиканье напольных часов в спальне, семейной реликвии, передававшейся из поколения в поколение по материнской линии.
Тик.
Так.
Тик.
Так.
Поморщившись, поворачиваю ключ и открываю дверь, после чего включаю свет и начинаю подниматься по двум пролетам деревянной лестницы, пока не добираюсь до мансарды, которую мои родители давным-давно превратили в кабинет. Оказавшись наверху, вижу уходящие далеко ввысь наклонные потолки, в то время как стены, обшитые деревянными панелями в тон полу, старят пространство и уменьшают его. Быстро пересекаю комнату, которую моя мать называла берлогой, а отец – просто своей. То есть до тех пор, пока мать не умерла и эта мансарда не стала моей.
Останавливаюсь перед тяжелым дубовым письменным столом перед арочным окном, который занимает центральное место в комнате, и бросаю на него свою сумку. Собираюсь убрать в нее пакетик с запиской, но ловлю себя на том, что колеблюсь, и в конце концов решаю оставить его на виду.
– На виду? – передразниваю я вслух собственные мысли, по-прежнему невольно разговаривая сама с собой. – Какой-то призрак зацапает его и твои ключи, Лайла, или что? Потому что здесь больше никого нет.
И все же я способна распознать интуитивные намеки, когда получаю их, и давно перестала пытаться найти логику в том, откуда они берутся. Они просто приходят. Они требуют. Я к ним прислушиваюсь. Те несколько раз, когда я этого не делала, заканчивались катастрофически, хоть я и упорно пыталась отрицать собственную вину в этом. Еще одна катастрофа мне сейчас совсем ни к чему.
Обхожу стол, открываю верхний ящик и с некоторым облегчением кладу пакетик внутрь, сама не понимая, отчего так спешу проделать это. В любом случае дело сделано. Быстро подхожу к двери слева от лестницы, открываю ее и вхожу в гардеробную, погруженную в кромешную тьму. Шагнув вперед, нащупываю шнурок, свисающий с потолка, и дергаю за него. Почти мгновенно в глаза мне бьет свет, ослепляя меня, – напоминание о том, что я временно ввинтила в патрон сверхмощную лампочку
Смаргивая плавающие перед глазами пятна, обвожу взглядом пространство: наклонный потолок над головой, старую униформу моего отца, оставшуюся со времен его работы начальником полиции, висящий рядом одинокий чехол с платьем, которое я надевала на одно из награждений моей матери… Воспоминания, мимо которых я прохожу – как в буквальном смысле, так и мысленно, – чтобы подобраться к деревянному сундуку, занимающему всю заднюю стену.
Опустившись перед ним на одно колено, берусь за серебристый висячий замок и поворачиваю кодовые колесики, пока дужка его со щелчком не отскакивает. Сняв замок, поднимаю крышку и сосредотачиваюсь на том, что сама называю своей «кондитерской»: доброй полудюжине пистолетов, запасе патронов и нескольких ножах. Все это добро отец явно не собирался оставлять здесь, но теперь они мои, и я их люблю. Это для меня и вправду что конфеты, и прямо сейчас они дарят мне небывалый душевный подъем, но я здесь не поэтому.
Схватив лежащий в углу черный футляр с набором для снятия отпечатков пальцев, встаю и направляюсь к двери, сосредоточенная на победе в войне, которую этот неизвестный пришелец только что развязал против меня. Эта миссия заставляет меня уже через минуту спуститься по лестнице и пройти через гостиную, и я не останавливаюсь, пока вновь не оказываюсь у раздвижной стеклянной двери, ведущей на пляж. Остановившись там, тянусь к панели сигнализации на стене, чтобы отключить систему, поколебавшись лишь несколько секунд, в течение которых говорю себе, что выходить из дома – полное безумие. Несмотря на мое стремление сохранить свой секрет, мне следовало бы подождать до утра, чтобы обработать место преступления, но я быстро исключаю этот вариант. Это не оставшийся в машине чемодан, с которым вполне можно и обождать. Моя тайна под реальной угрозой, и если есть ключ к разгадке, кто за этим стоит, я должна это выяснить. Быстро, решительно и профессионально – как человек, которым всегда хотел видеть меня мой отец. Чтобы он мог гордиться мной, как выражаются в подобных случаях. Хотя если б отец знал, что именно я скрываю, то я почти уверена, что он испытывал бы целую массу чувств, которые не имели бы ничего общего с гордостью.
Вырубаю охранную систему и включаю наружное освещение, чем раньше не заморачивалась. Сдвинув занавеску, осматриваю освещенную область, которая простирается достаточно далеко во все стороны благодаря удачно расположенным прожекторам. Никакой непосредственной угрозы не вижу, но выходить туда все равно опасно. Я знаю это, но суть в том, что есть два типа людей: те, которые прячутся в шкафу, и те, что идут искать проблему. Естественно, в любом фильме ужасов, которые я когда-либо видела, и те и другие в итоге расстаются с жизнью, но я из ФБР. Я не жду помощи. Я и есть помощь. А потом, если б этот урод желал моей смерти, то наверняка уже успел бы исполнить свое желание.
Щелкнув задвижкой на двери, открываю ее и выхожу наружу, где останавливаюсь и стою несколько секунд, осматривая обстановку, прислушиваясь и высматривая какие-либо признаки присутствия кого-то еще. Ветер свистит вокруг меня, ероша мне волосы, – пока что единственный мой и друг, и враг поблизости, как подсказывает мне интуиция. А интуиция никогда меня не подводит. Смущает и раздражает меня временами – это да. Но чтобы подводить? Нет. Она оставляет это всем остальным. Тем не менее я на боевом взводе, готовая найти ответы и устранить эту проблему. Я не люблю проблемы. Мне не нравятся всякие уроды. Осматриваю раздвижную стеклянную дверь, где сосредоточена фальшивая кровь, надеясь, что она легко отмоется. Присев на корточки рядом с ней, открываю набор для снятия отпечатков пальцев, и – вот же скотство! – звонит мой сотовый, отчего я чуть не выпрыгиваю из штанов. Интуиция там или нет, но я явно на взводе, это точно.