Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова
Шрифт:
Он хорошо запомнил то, казалось бы, обычное сентябрьское утро, когда в их класс впервые в сопровождения завуча школы вошла Раечка. Наверное, не он один из мальчишек, заинтересованно смотрел, как красивая, засмущавшаяся девушка дошла до середины ряда и в нерешительности приостановилась, раздумывая, какую из трёх, расположенных на ''Камчатке''. парт, выбрать.
– Садись, Манская, - сказала неприветливым голосом литераторша Екатерина Лукьяновна, видимо, недовольная прерванным уроком, - вон с Витей Михалкиным.
Витька удовлетворённо поджал нижнюю губу и, посмотрев в сторону Серёжки Алова, подмигнул ему, выразительно вздёрнув при этом головой.
Серёжка в классе был самым популярным парнем. В старших классах он как-то неожиданно, на глазах, вытянулся вровень с самим Витей Стасенко, высоким, спортивного вида одноклассником, так и не догнав при этом высоченного Сашку Третьяка, не теряя при этом грузность ширококостного телосложения, а большие, чуть на выкате чёрные глаза его сводили с ума не одну сельскую девчонку. И всё в жизни у Серёжки было легко и просто. Он
– Нет, Алов, - сказала она, - со средне статической летней температурой континентальной Австралии, ты немного переврал.
– Ничего подобного, - возразил Серёжка, - именно такие цифры Вы назвали на прошлом уроке.
– А ты что, в учебник дома не заглядывал?
– спросила учительница недоумевающим голосом.
– А зачем? Я склонен, Дарья Григорьевна, больше доверять Вам, нежели учебнику.
Витьке же учёба давалась с трудом. Если по литературе задавали выучить что-то наизусть, он начинал учить текст или стихотворение дня за три до урока. Математика, так та, вообще, была для него непроходимым тёмным лесом. Всё началось ещё с пятого класса, когда пошли задачи по шесть, восемь и более вопросов. По каким-то там дурацким трубам, в какие-то дурацкие ёмкости поступала какая-то вода, либо два автомобиля начинали двигаться из пункта А в пункт Б и всё это надо было разложить по полочкам. В те дни, когда математичка Елена Степановна задавала такие задачи решать самостоятельно дома, он, как правило, шёл с уроков и с ужасом думал, что без помощи матери снова не обойтись, но зачастую и это было безрезультатно и оставалась только одна надежда на Серёжку: утром, перед уроком математики попросить у Алова тетрадку и, особо не вникая в суть решения, поскорее переписать задачку. Не лучше обстояли дела и в старших классах. Дома, при доказательстве даже лёгкой с первого взгляда теоремы, он вынужден был, расписывая её на клочке бумажки, постоянно заглядывать в учебник, а те места, в сути которых разобраться, было превыше его сил, зубрил. И всё потому, что не мог, не имел права принести домой плохую оценку, тем более, что по мнению отца, ''тройка'' уже считалась плохой отметкой. Отца Витя не боялся, хотя тот с виду был очень строг. Он никогда не поднимал на него руку, пальцем даже не тронул, но одного строгого отцовского взгляда всегда было достаточно для решения любой проблемы.
Из всех школьных учителей, большинство из которых отмечали в нем старательность и прилежание к учёбе не складывались у Витьки отношения разве что с физруком, Пал Иванычем, невысоким, начинающим полнеть мужчиной средних лет. Витька не умел быстро бегать, ну, не получалось, хоть убей, прыгать в длину, а особенно в высоту, играть в баскетбол, потому как считал, что в сутолоке противоборствующих команд, играющих в основном без правил, побеждала грубая физическая сила и Серёжки, и Сашки, и Витьки, а не мастерство владения мячом. Играть в волейбол одноклассники Витьку тоже не брали. У него классно получалась только подача, когда мяч, не касаясь сетки, летел в нужную точку на половине противника, причём, раскрученный настолько, что ''брать'' его было проблематично, а вот принять даже простую подачу и тем более передать точный пас, не говоря уже о блокировке, не получалось никак. Поэтому на уроках физкультуры он всегда, под насмешки девчонок, да и ребят тоже, уходил в угол спортзала, где на мате лежали гантели и несколько пудовых и двухпудовых гирь. Правда девчонки умолкали сразу, а мальчишки переставали ехидно ухмыляться, когда он брал в руки пудовую гирю и начинал выделывать с ней финты, которые оттачивал дома по книге, по случаю купленной в городе. Но однажды он удивил не только свой класс, он заставил заговорить о себе всю школу, да что там школу, село. Это случилось весной. На уроке физкультуры на спортивной площадке в школьном дворе девятиклассники сдавали нормативы по прыжкам в высоту. Когда физрук выкрикнул его фамилию, Витька вышел из строя, отошёл на нужное расстояние от спортивной ямы для прыжков в длину, засыпанной песком и ещё не успел развернуться, как услышал хихиканье и смешки своих одноклассников. И вот тут спортивная злость взыграла в нем. Витька уже знал, что он будет делать в каждый следующий момент. Он наклонился, тщательно потёр ладони о сухую землю, разогнулся, растёр ладони и побежал, но не к яме с ненавистной планкой, которая никогда так и не покорилась ему, а к стоящему чуть поодаль от неё турнику. Под турником остановился, легко подпрыгнул и принялся делать привычную разминку.
– Это что за фокусы, Михалкин, - недовольно прокричал Пал Иваныч издалека и направился к турнику.
А Витька тем временем уже делал махи ногами, и все мысли вылетели из головы, кроме одной: слабовато натёр руки пылью, ну, ничего, прорвёмся, бывало и хуже.
В самом конце запущенного сада Михалкиных, где росла старая, с вечно червивыми плодами яблоня, сладчайшая слива ''воробейка'', вишни, да алыча, между двумя ясенями год назад Витька закрепил обыкновенную трубу (позже с помощью отца он усовершенствовал конструкцию крепления), которая выполняла роль турника. И, практически, каждый день, исключая, разве что, морозные, он с упорством, достойным подражания, подтягивался на нём и делал какие-то перевороты. Однажды в его мозгу возникла дерзкая мысль: а если попробовать покрутить ''солнце''.
И вот он пришёл этот подходящий момент, и как назло, Пал Иваныч, пытается поломать ему праздник. И ничего не поделаешь, надо подчиниться.
Витька спрыгнул с турника, как положено, присел, вытянув горизонтально руки, и услышал, как перекрывая восторженные вопли девчонок, нарезающийся басок Вити Стасенко возгласил: ''Класс!'' И только Пал Иваныч остался верен себе.
– За прыжок в высоту, - физрук показал указательный палец, - за ''солнце'', - Пал Иваныч поднял руку с растопыренными пальцами, - пять баллов. Итоговая оценка - твёрдая четвёрка, но никогда, ты слышишь меня, Михалкин, в моём присутствии к турнику даже близко не подходи!
Серёжкина мать, Елизавета Матвеевна, колхозный ветеринар, души не чаяла в своём сыне и пророчила ему большое будущее, желая видеть его студентом престижного столичного ВУЗа. Сам же Серёжка рассудил иначе:
– Шофёром, - сказал он матери, - как отец, работать не буду, достаточно того, что научился водить автомобиль. И учиться в Москву не поеду. Буду поступать в сельхозинститут в Ставрополе, на инженера-механика учиться.
Однако, через какое-то время он чуть не поменял своё решение кардинально. Дело в том, что в девятом классе он запел. Случилось это совершенно неожиданно. Он пришёл в сельский дом Культуры записываться в кружок духовой музыки, которым руководил клубный баянист Иван Константинович Кашуба. Иван Константинович взял баян и, чтобы проверить наличие музыкального слуха у претендента на место в духовом оркестре, заиграл популярную в то время песню ''Лада''. Серёжка запел, а у баяниста слегка отвисла нижняя челюсть и в довольной улыбке расплылось лицо. Он неожиданно оборвал песню, зарыпев баяном, собрал меха и категорически заявил:
– Никаких духовых оркестров, Серёга, там без тебя обойдутся. Я надумал музыкальный ансамбль собрать. Председатель колхоза обещал директору клуба купить музыкальные инструменты, контрабас, там, гитару, ударные и даже настоящий саксофон. Вот ты, Серёжа, будешь играть на саксофоне и солировать. Ну, что ты так смотришь на меня, всё получится, голос есть, саксофон освоишь. Музыкантов, я думаю, подберём и обучим. С солистами тоже проблем не будет. Лида Сергина согласится без проблем, а вот та девочка, что приехала учиться из колхоза ''Победы'', как её...
– Маша Пархоменко?
– подсказал Серёжка.
– Да-да, Маша, стеснительная такая, а какой голос, какой голос! И загремим, слушай, на весь район загремим.
Вскоре дом Аловых заполнили отрывистые звуки хрипящего саксофона, но как далеко ещё было до того дня, когда в нём прозвучат первые внятные сочетания музыкальных нот, уже чем-то напоминающие, хоть и отдалённо, ту или иную мелодию. Пришло время и собранный Иваном Константиновичем ансамбль, правда, пока без названия, отыграл первый концерт, посвящённый Октябрьским праздникам. А потом стало правилом, оркестр начинал вечер танцев в клубе и заканчивал их, а всё остальное время молодёжь танцевала под магнитофон. Серёжка был заводилой проведения танцев, он вёл их, пел и играл на саксофоне. И это было на руку Витьке, потому что большую часть танцев Серёжка проводил на балконе, а Витька в фойе в гуще танцующих. Это вселяло в него надежду, что Раечка, в которую он был по уши влюблён, когда-нибудь, да скажет -''Да!'' После своей выходки на школьной спортивной площадке, как-то сидя на уроке, он решился и написал на кусочке тетрадного листка: '' Приходи ко мне сегодня на свидание!'' и пододвинул Раечке. Та, прочитав, зарделась краской, но тут же отписала : ''Ты хороший парень, но мне нравится другой!'' Витька не приглашал её танцевать, боялся быть посрамлённым, услышав отказ, а она, танцуя с другими парнями, но очень-очень редко, всё ждала, когда Серёжка освободится и спустится в фойе.
Именно в это время на селе произошёл случай, который вселил в Витькину неспокойную душу большую надежду, что Раечка бросит Серёжку и будет встречаться с ним. Вот уж когда вдоволь почесали языки э...Нские сплетницы, а до истины так и не докопались. А произошло вот что. Рядом с сельской библиотекой с незапамятных времён стоял большой каменный дом, выстроенный с целью размещения сельских административных органов. В советское время посчитали, что Сельсовету занимать такую громадину неприлично, сделали перепланировку, дом стал жилым и вскоре в нём разместились первые три семьи. Теперь первая треть дома пустовала в ожидании новых жильцов, во второй проживала сельская библиотекарь Валентина Степановна, а третью занимал Фёдор Ильич, мужчина достаточно солидного возраста, буровик, человек неуравновешенный, крутого нрава, но по трезвому делу, что случалось крайне редко, интересный в общении по причине начитанности, работавший вахтенным мастером на нефтепромыслах Ставрополья со своей молодой женой, вертлявой, броской женщиной, не более лет тридцати лет от роду, за которой шлейфом тянулась по селу слава женщины лёгкого поведения, Люська, по прозвищу ''буровичка'', медсестра сельской больницы. В свободное от трудов праведных время её частенько можно было увидеть на танцах, куда она прибегала со своей закадычной подружкой Надей, воспитательницей детского садика. Если они и танцевали, то очень редко и на пару. Целью их посещения ДК они объясняли предельно просто: приходили послушать Серёжку Алова.