Заповедник архонтов
Шрифт:
Слепой съел кусочек хлебца и пошел потихоньку ощупью, с палочкой.
Шел-шел и сбился, слышь, с дороги и не знает, куды ему идти. Вот и начал он просить: «Ковчег святый! Не оставь меня, грешного раба твоего!»
Помолился, повалился спать и услыхал во сне голос. «Иди направо. Как пойдешь направо, придешь к лесу; придешь к лесу — найди ощупью тропинку. Найдешь тропинку, поди по ней. Пойдешь по тропинке, придешь на гремячий ключ. Как доберешься до гремячего ключа, умойся из него, испей воды и намочи глаза. Как намочишь глаза, вмиг прозреешь! Как прозреешь, поди вверх от ключа и увидишь большую пальму. Найдешь пальму, влезь на нее. Как
Ин-ту даже привстал со своего места. Я перепугался, спросил.
— Что-нибудь не так?
— Это где же такая пальма растет, под которой у прозрачных явка назначена?
— Господи! — взмолился я. — Ковчег небесный, откуда же мне знать, где та пальма.
Старец погрозил мне пальцем и кивнул — продолжай, мол…
— Все сотворил правдивый, как приказал ему голос. Добрался до ключа, прозрел, нашел пальму, влез на нее, дождался ночи…
— Ну и?.. — Туути не выдержал, подался вперед.
— Точно! Начали слетаться туда всякой гадкой твари по паре. Собрались и начали рассказывать, где кто был. Вот один прозрачный говорит: «Я, слышь, был у одной гарцуковны. Десять сезонов ее мучаю. Глаза ей застю, робостью мучаю, лихорадкой донимаю. Всяко меня гонят, а ничего не получается, потому что, слышь, аленький цветок надо добыть, а растет он далеко, за тридевять земель, в тридесятом царстве, на море Окияне, на острове Буяне. Кто этот цветок даст гарцуковне отведать, она оживет, осмелеет, любые экзамены сдаст и домой возвратится с победой. И заветное, что лежит на сердце, исполнит».
Дуэрни даже глазом не повела, только, чувствую, дыхание затаила, а сердечко голубиное так резво стук-постук, стук-постук.
— Отправился живущий правдой поселянин за тридевять земель. Шел-шел и добрался наконец до той земли, где мужики один чуднее другого. Есть такие, что черны, как смоль, другие белы, как снег, третьи, с глазами как щелочки, лопочут по-своему. Все на разных языках говорят, но друг друга понимают. Как услышали просьбу правдивого, говорят: «Проходи, садись, гостем будешь. Каку тебе травку, какой стебелек волшебный, какой цветок надобен, у нас, слышь, их много». Провели они правдивого в дивный сад, тот и выбрал цветок, о котором прозрачный упоминал. Вот так, бутоном, распускается.
Я показал губошлепам на руках, как распускается китайская роза.
— Вернулся правдивый, пришел к гарцуку и говорит: «Позволь дочь твою, благородную мамку, вылечить. Есть у меня надежное средство, от всех хворей помогает». Гарцук дал добро, пожевала юная мамка лепестки с аленького цветка, сразу здорова стала, весела и бодра, порадовалась с часок и села к экзаменам готовиться.
Тут мой голос повеселел, в нем добавилось бодрости.
— …Стал наш поселянин ходить в канцелярию, пилотку нацепил, халат в обтяжку. Захотелось ему на родину съездить, в горы, вот отпросился он у начальника канцелярии. Поехали они вдвоем с молодой женой. Подъезжают к поселению, а навстречу им криводушный. Правдивый к нему: «Здравствуй, браток!» — Тому, вишь, в диковинку, чтобы сам, из главной канцелярии, его братком называл. Пригляделся, а когда узнал прямодушного прежде, чем в тюрьму бежать, на колени бухнулся — прости, мол… Не трожь…
Не тронул его правдивый, а на радостях все и рассказал, как нашел ключ, как прозрел, как взобрался на пальму, ну, и все такое прочее…
Криводушный смекнул,
Тем дело и кончилось, что погрызли криводушного прозрачные бесы, а правдивый в канцелярии стал служить.
Наступила тишина. Наконец Ин-ту подал голос.
— Ну, прощелыга, и причем здесь ковчег? В чем роль священного сосуда заключается? Истинный путь — это понятно, с этим спорить не будем. Это поддержим и внедрим… Только следует добавить, что прямодушный все силы отдавал строительству ковчега, а криводушный все ловчил, лазейки искал. Тогда финал закономерен, тогда многое становится понятно, и твой рассказ, мошенник, обретает смысл.
После чего все мирно разошлись по каютам.
Несколько ночей я провел в своем кубрике, пока однажды вернослужащий не сообщил мне, что у него во сне что-то промелькнуло. Что-то зримое. На следующую ночь он с радостью доложил, что сновидения хлынули потоком.
С того момента койс не давал мне покоя. Его буквально прорвало. Каждую ночь, все шире и гуще покрывавшую северное полушарие планеты, он вызывал меня, делился увиденным, требовал толкований. Что означают полеты во сне? Я растолковал, значит, растешь. Аппарат страшно удивился — как это? Ну, раздаешься вширь и вглубь. Койс был озадачен. Когда ему привиделось, что он принимает ванну, это был верный знак того, что вскоре ему предстоит любовное наслаждение. Трудно передать, как обрадовался космический корабль! Когда же он увидал, что звезды движутся вверх, я ответил, что, согласно Гиппократу, это означает ненормальное состояние жидкостей в его голове. У меня нет головы, возразил койс. Будет, пообещал я. Потом не удержался и прибавил — будут и слезы, если во сне увидишь разменные монеты. Ну, по-нашему, денежную мелочь. А без слез нельзя, испугался койс. Никак нельзя, добавил я, если не оставишь меня в покое.
«Не бурли. Не забывай, где мы находимся и чем следует заняться в первую очередь».
«Чем?» — спросил космический челнок.
«Приводной станцией. Вот наша цель. Отдыхать будем после выполнения контракта. Вот еще что, ты особо не увлекайся сновидениями, это — опасная штука. Обоюдоострая… Сорви мне цветок, который я мог бы подарить Дуэрни. Обработай его на генном уровне».
«Этой курице? Зачем она тебе?..»
«С таких, как Дуэрни, все начинается. Займись делом. Не поддавайся гордыне, увидал сон — и ладно. Это только первый шаг. Тебя еще крещение ждет, имя следует сменить. Что за имя такое — „Быстролетный“. Кличка какая-то собачья!»
Койс оторопел, ничего не ответил. Потом, после долгой паузы спросил.
«А что, мне и крещение доступно?»
«Об этом не мне судить, но думаю, да».
Через пару дней у меня в руках был цветок — точнее, амулет или генная отмычка, с помощью которой я надеялся снять запрет, наложенный на сознание Дуэрни. Как-то вечером, когда девушка проходила возле меня, я окликнул ее и указал в сторону океана.
— Тянет?
Она промолчала, деликатно почесала бровь.
— Желаешь, хозяйка, чтобы пробудились сны, обернулись явью?