Заповедник архонтов

Ишков Михаил Никитич

А может, рискнуть и дождаться, когда «Калликус» прибудет к месту назначения? Чтобы меня прямо с палубы доставили в отделение местного гестапо, где славнейший из славных — может, сам Ин-ту? — прикажет переломать мне кости? В любом случае, власти будут вынуждены меня изолировать или я не знаю, что такое власть. Бессмыслица заключалась в том, что они не поверят ни единому моему слову. Всякое объяснение, любой довод в свое оправдание будет рассматриваться в одной-единственной плоскости: насколько реальную опасность я представляю для завершения программы постройки боевого планетоида? Ничего другое их не будет интересовать. Трудно поверить, что архонты специально создали на Хорде особую касту заплечных дел мастеров, но эта наука не так

хитра, как кажется, и в процессе свободной эволюции, когда вожжи оказались утеряны, добрые поселяне, я уверен в этом, быстро наловчились добывать истину при помощи палки и веревки. Сколько бы я ни пытался доказать, что говорю правду, одну только правду, их устроит только та правда, которая будет соответствовать их представлениям о том, что такое правда. В этом смысле славные несомненно тупы и глухи, как утюги, которым, в общем-то, все равно что гладить — высохшее белье или плоть несчастного инопланетянина.

Единственное, что заинтересует тех, кто займется мною в подвалах замка гарцука Дьори, — это всякие технические штучки-дрючки, упрятанные в моей голени. Но я сам не знаю, как они действуют, меня обучили пользоваться ими и только. Стоит славным разочароваться во мне, как меня тут же засунут в интеллектор. Представляю их разочарование, когда они поймут, что этот механический «бандит», взламывающий сознание, мне не опасен. Тогда все начнется по второму кругу, пока я не угожу в преисподнюю.

Чутье подсказывало мне, что этот вариант тоже мимо цели! Будущее чаще всего усредняется между крайними возможностями.

Может, следует попытаться найти взаимопонимание? Так ли уж не соединимо несоединимое? Что, если поискать общее в сердцах. Эти старцы мало похожи на кровожадных злодеев — по крайней мере, они пытаются разобраться, отыскать приемлемый выход.

Я готов был поверить в их разум! В их действиях была какая-то логика, расчет, пусть даже мне никак не удавалось уразуметь правила этой игры. Пусть так, все равно они слушали, они дали мне выговориться, и слово истины разлетелось по этой тяжеловатой планете, заискрилось под светом двух солнц.

Я не мог унять благодарность, перегрузившей мое сердце. Как бы то ни было, я уверовал.

Я сам, человечище-губошлепище с неординарной начинкой, уверовал — есть слово правды. Есть истина, и она в согласии. Я попробовал соединить несоединимое — и обрел радость. Как заметил товарищ Тоот, надо просто поверить — и это случилось! Это было ощутимо и прекрасно — не поступившись ничем, уверовать.

То есть стать человеком.

И сбежать.

Ночной ветерок, прилетевший со стороны суши, навеял прохладу.

* * *

Роото, ты совсем рехнулся.

Бросить Тоота, Этту, Туути, Дуэрни, матросов, уже заглядывавших мне в рот. Забыть о Сулле, Петре и Павле, Левии Матвее, о Мусе и Якубе, о Илии и Иеремии, ждущих на Дьори?

Ответ подсказали звезды — видишь, сколько нас? Напряги зрение, вглядись усерднее. Присмотрись, как редки мы за пределами Галактики, как сбегаемся в стайки в изогнутых ветвях, как нас уже достаточно понатыкано в репице. А в середине звездного улья повсюду негасимый свет — и он согласован. Нас в сердцевине много, и никому не тесно. Решай сам — в одиночку пробивать стенку лбом или в дружбе с теми, кого ты наградил видениями? Ищи связующее и избегай разъединяющего? Если сам не знаешь, поговори со старшими товарищами — они дурного не посоветуют.

* * *

На следующее утро береговая линия зримо, в подробностях всплыла над морем. В знойном мареве рассвета высокий скалистый берег, лесистые холмы, подножия гор казались подвижными, разноцветными громадами. Выше ослепительно и недвижимо белели горы, чьи вершины теперь отчетливо читались вплоть до нагромождения скал на вершинах.

Судно украсилось флагами Дираха и Дьори, на мачтах затрепетали вымпелы. Когда же контуры земли перестали подрагивать, обозначились деталями,

вплоть до бегущей пенной линии прибоя, гранитных зубьев-островков, охранявших высокие береговые откосы, до деревьев на холмах, напоминавших наши хвойные породы, — к судну приблизилось несколько катеров, составивших почетный эскорт «Калликусу».

Или это была охрана, вызванная по радио? Почему тогда вооруженная стража не поднялась к нам на борт?

Я попытался найти объяснение у Тоота — его, не в пример другим губошлепам, можно было считать более-менее здравомыслящим поселянином. По крайней мере, мне был понятен и близок пунктик, на котором он свихнулся. Я был солидарен с ним в отстаивании социальной справедливости. Идея заключалась в том, что каждый губошлеп имеет право узреть ковчег. Вряд ли на Хорде можно было найти другое разумное существо, острее меня жаждущее познакомиться с этим обоготворенным предметом, проникнуть в его нутро, бросить взгляд на планы внутренних помещений, на системы оружия, на его электронную начинку, или, как выразился койс, — на искусственное составляющее этого чудовища. А также проникнуть на борт приводной станции. В этом состояло мое задание, выполнив которое я мог надеяться на возвращение на родину, как бы далеко она не находилась. Там попечитель в компании с фламатером, засучив рукава, сварганят из волчьих окороков прекрасное человеческое тело, вдохнут в него мою душу, оплодотворят моим «эго», всунут незамутненные дурными мыслями рукотворные мозги и выпустят на волю. Там согреет меня единственное и такое ласковое солнышко.

Отыщу Земфиру, Серегу Очагова… Организуем сообщество поселившихся на Земле биоробов, начнем цыганить. Эта перспектива казалась мне еще более бредовой, чем крещение хордян, но, по крайней мере, на родине я не буду чувствовать себя идиотом, с трепетом ожидающим заключения в темницу. Там уж, если отправят в камеру, церемониться не будут, вмиг печенки отобьют, и только потом начнут упрашивать рассказать сказочку. Сначала по-хорошему, потом опять по печени… Что тут поделаешь, придется рассказать. Сначала поведаю ее какому-нибудь худсовету, составленному из прожженных демагогов и провокаторов. Если худсовет одобрит, земные власти найдут спонсоров и выпустят меня на улицу. Хорошо примут, заставят выступать на площадях, громогласно, в микрофон. Пусть наши земляки-губошлепы порадуются, прослушав сказки о свободе, о роге изобилия, который можно распахнуть исключительно деньгами, минуя труд и знания.

Положение казалось безвыходным. На Хорде меня раскрыли, сущность моя обнажена, явки провалены. Кроме одной, в рубке «Быстролетного». Теперь заковали в железо.

А вдруг пронесет?

Я нутром чувствовал, высших мира сего заинтересовали сказанные мной слова. По крайней мере, они более не могли пренебрегать ими. Ковчег все равно придется предъявить населению, иначе жди серьезных неприятностей с поставками продовольствия, с программой по добыче полезных ископаемых и редкоземельных металлов, а также ртути и бария, без которых гигантское военное поселение-корабль, сооружаемый в космосе и предназначенное для путешествия в межзвездных далях, просто не могло обойтись. Откровенно говоря, я очень сомневался, что задача разрешима, но даже если и так, цели, которые славные поставили перед собственным народом, были невыполнимы, пусть даже они взнуздают планету.

Я почувствовал отчаяние. Менее всего губошлепы походили на муравьев или пчел. Как раса хордяне доказали свою состоятельность, тем не менее конфронтация с миром — это путь никуда, однако попробуй разорви выкованный тысячелетиями порочный круг.

Как соединить несоединимое — страх перед агрессией, мысль о которой отравляла славным мира сего всякое впечатление от жизни, и необходимость повернуться лицом к звездам. Как заставить их прекратить строительство смертоносной горы?..

Заставить невозможно, разве что убедить? Но для этого правда нуждается в силе. Не в моральной, а что ни на есть физической.