Запрещенная реальность

Хай Филип

Он кивнул.

– А мы?

Она улыбнулась.

– Это не моя идея, а завершение вашей. Наша столица подверглась проекции. Субъективно дождь лил как из ведра. Все восприимчивые натянули плащи, а оставшиеся иммунные, которых не коснулось субъективное воздействие, ничего этого не заметили и тем самым выдали себя.

– И что?

– Почему бы нам не нанести удар первыми? Мы могли бы облучить проекциями Крепость Нью-Йорк, Цитадель Чикаго или даже Объединенный Лондон. Мы могли бы применить проекцию, которая охарактеризовала бы истинное положение.

Он остолбенел. Это казалось

разумным, ошеломляюще разумным. Субъективное послание было бы принято только восприимчивыми, которые получили бы время на подготовку. Оппозиция же, невосприимчивая к субъективным впечатлениям, даже не заметила бы, что такое послание передано. Машина была, как уже говорилось, обоюдоострым мечом, и при таком ее применении иммунные несомненно оказались бы в проигрыше. В подобном случае иммунные были бы так же исключены, как нормальные люди во время заклинания духов.

ГЛАВА 14

– Черт побери, это хорошо, - сказал он.
– Могу я уведомить соответствующие инстанции?

– Они не сочтут это пустой тратой времени, верно?

– У нас не так уж много времени. Где у вас это?

– Снаружи, в нише. Наберите 3-М. Прямой провод.

Вернувшись, он сел в кресло напротив нее и закурил: - Они были очень возбуждены.

– И я тоже, а вы всю заслугу в этом деле свалили на меня.

– Но это и была ваша идея, - сказал он и, немного злясь, добавил: За кого же вы меня принимаете?

– Не сердитесь. Это моя манера благодарить себя. Очень мило с вашей стороны.

– Действительно?
– Он сделал мрачную гримасу.

Она укоризненно покачала головой.

– Как быстро вы раздражаетесь. Вы становитесь похожим на мальчишку. Она вдруг улыбнулась, и ее лицо, казалось, осветилось изнутри.
– Простите, пожалуйста. Мне кажется, вы имеете право на объяснение.

– Нет нужды, - порывисто сказал он.
– Когда я говорил о доверии, я не имел в виду вашу личную жизнь.

– Мне это понятно, но я все же хотела бы рассказать вам.
– Она вздохнула.
– Кроме Эда Кейслера я об этом никому не рассказывала. Можно сигарету?
– Он подал ей сигарету, и она нервно закурила.
– Вообще-то я не курю, но сейчас... с чего же мне начать? Итак... Его звали Гордон; нам казалось, что мы любим друг друга. Может, так оно и было. Давно это было. Однажды он забыл прийти на свидание, потом снова... о, нет, никакой другой женщины, в самом деле никакой. Гордон относился к тем, кто вовремя не попал в хорошие руки. Он прятал в сарае Машину. И вот он стал одержимым второй степени, прежде чем я нашла его и вылечила. После субъективных любовных афер одержимые довольно равнодушны к реальным женщинам, и это стало концом нашей истории. Ну, я попыталась - к своему стыду должна в этом признаться убежать с помощью Машины из действительности. Я знала, что никогда не стану одержимой. Так я создала мужчину своей мечты.

Мы постоянно встречались в розовой беседке и говорили о любви, искусстве, поэзии и красоте звезд.
– Она мгновение помолчала.
– Однажды там же, в розовой беседке - он обнял меня и поцеловал таким поцелуем, который не имел ничего общего ни со сказкой, ни с романтикой. Теоретически я должна была бы отреагировать - я так полагаю. Это ведь были мои собственные желания,

мои собственные телесные потребности, выразившиеся через подсознание. Но вместо этого я вырвалась; я не могла вынести того, что в действительности было мною самой. Это было бы безопасно. Я нашла бы, возможно, определенный вид счастья, но мне вдруг стало так противно... и это был конец моей второй фантазии и моего возлюбленного, которого я придумала. Годом позже возник Тодд. После всего, что мы теперь знаем, он явно должен был быть иммунным, но тогда я об этом не подозревала. Он был таким спокойным, нежным, внимательным... Однажды - это произошло в этой самой комнате, если быть точной - он дал мне что-то в стакане. Что-то неприятное. Культура мутированных бактерий, которая через несколько месяцев развилась бы в болезнетворную. За это время он мог бы исчезнуть невредимым, и на него не пало бы никакого подозрения.

Джиллиад нахмурился.

– Вы наблюдали за ним и поймали на месте преступления?

– Не я, секретная служба.

– За вами наблюдали?

Она слегка покраснела.

– Да, к сожалению.
– Она подняла руку и снова опустила.
– День и ночь. Даже в стенах встроено оружие.

– Вы имеете ввиду, что вашей жизни постоянно, каждую секунду грозит опасность?

– Да, каждую секунду. Наблюдения нет только в моей спальне и в ванной, но все комнаты контролируются. Дверь не откроется, пока комната не будет проверена.

– Хм, спасибо. Теперь я по-настоящему чувствую себя как дома.
– Он улыбнулся, чтобы замечание не было таким колким.
– Я полагаю, что его схватили на месте преступления?

Она кивнула. Ее лицо внезапно побледнело.

– Да, меня постоянно преследовали. Он сказал: "Там на столе стоит твой стакан", и вдруг загремело, и из стены блеснула молния. За мгновение до этого он еще улыбался и шел ко мне, а в следующее мгновение он был мертв и рухнул у моих ног. О, Боже!
– Она закрыла лицо ладонями. Через несколько мгновений она глубоко вздохнула и опять почти улыбалась.
– Простите, мне все еще трудно об этом говорить.

– Вы боитесь, - тихо сказал Джиллиад.
– Вы боитесь не самих мужчин, а тех ассоциаций, что с ними связаны.

– Да, я это знаю, понимаю умом, но мне от этого не легче. Как только ко мне приближается мужчина, я цепенею. И ничего не могу с собой поделать.

Он снова закурил.

– Шок. Шоковое состояние - вам это уже объясняли?

Она кивнула.

– Да, мне это говорили, и давно - почти два года назад.

Он, морща лоб, разглядывал свою сигарету.

– Знаете, я не психолог да и не хочу лезть не в свое дело, но на вашем месте я бы...
– Он вдруг смущенно замолк.

– Пожалуйста, продолжайте.
– Она заинтересованно наклонилась к нему.

– Ну, хорошо, но вам это не понравится. Ваш наблюдающий врач, наверное, оторвет мне голову.
– Он встал и посмотрел на нее сверху вниз. Прекратите свою борьбу, девушка, отбросьте свое стремление жить сообразно тому рисунку своей личности, который вы вообразили. Вы человеческое существо; вы проделали в больницах выдающуюся работу; никто, кроме вас, не сомневается в вашей храбрости или ваших способностях к состраданию.