Запрет на любовь
Шрифт:
Киваю.
— Клади нашего хулигана сюда, — расправляет бельё в детской кроватке. — Вот так… Отлично.
Справившись со своей миссией, отхожу и наблюдаю за своими уже со стороны.
Матушка так сильно похудела… Бледная. Лицо осунулось. Синяки от недосыпа под глазами.
С мелким устаёт? Или за меня дурака переживает?
— Пойдём на улицу, чтобы не разбудить Петю, — зовёт тихонько.
Встаю. Иду за ней следом на открытый балкон-веранду.
— График экзаменов уже есть?
—
— Какой первый?
— Русский. Двадцать восьмого. Ты это, не нервничай, ма. Я сдам.
— А остальные? — её глаза выражают крайнюю степень беспокойства.
— И остальные постараюсь не завалить.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Получится ли… Столько не занимался.
— Ма…
— Как прошёл день рождения Паши? — интересуется, опускаясь на плетёный стул.
— Так себе…
— Это я уже по вашим расписным физиономиям поняла. Хотелось бы пояснений, — наливает в стакан сок из графина. — Милана проплакала до утра. Сказала, что вы подрались из-за Таты.
Киваю.
— А что случилось?
Молчу.
— Марсель… Иногда стоит выговориться, чтобы стало немного легче. Нельзя постоянно держать всё в себе.
— Она пригласила его на танец. После того, как отказала мне, — цежу сквозь зубы.
— Хм. Я верно поняла, что инициатива шла от девочки?
— Какая к чёрту разница? Горький пошёл с ней танцевать! Друзья так делают, по-твоему?
Снова начинаю злиться, когда в памяти всплывает тот эпизод.
— Не заводись. Спокойно.
— Осуждаешь? Считаешь, что распустив руки, я поступил неправильно?
— Ты поступил так, потому что пошёл на поводу у своих эмоций.
— Выморозили оба!
— Ревность — плохое чувство, Марсель. И если разобраться, оснований для того, чтобы открыто проявлять её, у тебя нет.
— Ну как сказать, — не соглашаюсь.
— Прости, вынуждена напомнить. У Таты в Москве есть жених. Пожалуй, это исключительно его право.
— Плевать мне на жениха! В тот вечер Джугели целовалась СО МНОЙ, а не с ним!
Матушка смотрит на меня, широко распахнув глаза.
— Вы…
— Она к нему ровно дышит, мам. Отвечаю. Я теперь точно это знаю! Уверен!
— Марсель, послушай, там всё очень сложно. Абсолютно другой менталитет, свои традиции, обычаи.
— И что? Двадцать первый век на дворе. Религия у нас одна. Это главное.
— Её отец никогда не позволит ей быть с русским мальчиком.
— Посмотрим.
— Ты не понимаешь, что это за человек, — взволнованно на меня смотрит, качая головой.
— Главное, чтобы Тата понимала.
— Что ты имеешь ввиду?
— Я рассказал ей про свадьбу родителей и про их несчастливый вынужденный брак. Пусть призадумается и проведёт аналогию.
— Но откуда ты… — в шоке приоткрывает
— Без обид, — в извиняющемся жесте вскидываю ладони. — Пару раз случайно стал свидетелем ваших взрослых разговоров.
Мать краснеет и приосанивается.
— Сорян.
— Девочка поверила тебе? Как отреагировала?
— Бурно отреагировала, но это ничего. Перебесится. Остынет.
— Сынок…
— Я решил озвучить ей правду. Кто-то должен был, верно?
— Да, но…
— Было страшно, что опять на нервной почве случится приступ, но всё обошлось. Я позвонил её бабушке, проверил.
— Марсель.
— Я люблю её, мам.
Она тяжело вздыхает.
— Не могу без неё. Пробовал. Сама видела, как мне рвало крышу.
— Тебе важно знать одну вещь.
— Какую?
— Отец категорически против того, чтобы ты связывался с этой семьёй.
— Мне всё равно. Замуж за другого Джугели не выйдет. Я, на фиг, не позволю этому случится, ясно? — глядя ей в глаза, топлю уверенно.
Тата не появляется в школе несколько дней, а когда появляется, злости моей нет предела. Потому что на линейку, посвящённую Последнему звонку, буквально за пять минут до начала, её привозит тот самый жених из соцсетей.
Сперва узнаю затянутую в хромированную плёнку тачку, а потом и самого грузина идентифицирую.
— Тихо, стопэ, — дёргает назад Ромасенко, проследив за моим взглядом.
Тата, одетая в парадную школьную форму, заходит во двор и направляется к Матильде, чтобы вручить той цветы.
Жених в это время паркует свой внедорожник следом за машиной Зарецких.
— Какого хера он тут делает?
— Прикатил на невесту полюбоваться.
— Я ему шею сверну, — цежу, с трудом контролируя ярость, растекающуюся по венам.
— Непременно. Только давай чуть позже, окей? Мать просила хотя бы в эти сорок пять минут обойтись без кипиша.
Киваю, а у самого за грудиной бомбит нещадно.
Мои сообщения во Френдапе Джугели так и не прочитала. Номер занесла в чёрный список. Гадай теперь. Это из-за того, что про отца рассказал правду? Или вот из-за этого расфуфыренного недоразумения в нелепом пятнистом костюме?
— Выдохни, бро, — Макс хлопает меня по плечу. — Чё за чел с ним, кстати? Отец её?
— Нет. Его, по ходу, — поправляю закатанные рукава ненавистной белой рубашки.
— Точняк, такой же модник, — ржёт, глядя на костюм и туфли старшего. Там всё под змею. — Давай отвлеку тебя, пока ты не сорвался и не погнал рихтовать хлебало его сыну.
Ищу глазами Горького, с которым не разговариваю со дня его рождения и в параллель слушаю Ромасенко.
— Я ж завалил её всё-таки. Ещё пару месяцев назад.