Запретное знание

Дональдсон Стивен Р.

Внезапно Дэвис поднял Морн. Он поставил ее на ноги и позволил ей идти самостоятельно; но когда ее колени подгибались, он поддерживал ее локтем. Так же, как и его отец, он был на два дюйма ниже ее ростом.

Почти задыхаясь от паники, он пробормотал:

– Я – Морн Хайланд. Ты – Морн Хайланд. Это неправильно.

– Я знаю, – ответила она, потрясенная до глубины души. – Я знаю. Это неправильно. – Она отчаянно пыталась подтвердить его судорожное хватание за реальность, чтобы он не сошел с ума. – Но у меня не было другого способа спасти твою жизнь.

Он

продолжал смотреть на нее глазами, полными пустого непроходящего ужаса.

– Лучше поверь ей, – грозно рявкнул Ник. – Она никогда не говорила правды мне, но она говорит ее тебе. Она едва не довела нас до распыления в подпространстве, ради того, чтобы спасти твою дерьмовую ничтожную жизнь.

Морн игнорировала его. Ее сын нуждался в ней, ее сын; ее разум в теле Ангуса. Его ужас был таким же ощутимым, как и ее. У нее не оставалось внимания, чтобы тратить его на ярость Ника – или его печаль.

Подошел доктор и остановился перед ней и Дэвисом.

– Вы желаете быть покрытыми одеждой, – сказал он. – Общеизвестно, что люди предпочитают одежду. – Одна из его рук протянула скафандр и ботинки, сделанные из странного материала, который, казалось, поглощал свет. – Слабость человеческой кожи порождает страхи. Это расовый дефект, легко устранимый Амнионом.

Шокированная Морн осознала, что доктор, вероятно, пытается успокоить Дэвиса.

– Одевайся, – мягко, но настойчиво заявила она. – Мы должны вернуться на «Каприз капитана». Там и поговорим.

Затем она отступила на шаг, чтобы показать ему, что может обходиться без поддержки.

Он послушался, не потому, что верил ей, не потому, что отбросил все страхи, когда решил ей поверить – она знала это так же четко, как знала себя самое – а потому, что нагота делала его бессильным против стыда и уязвимым. С трудом, словно мозг не полностью контролировал движения, он взял скафандр и надел его; сунул ноги в ботинки. Ботинки были ему велики, но это было неважно.

Сернистый свет, казалось, не касался его, заливая только лицо и руки; его одежда отталкивала желтизну, словно воду. Но это придавало лицу Дэвиса болезненный цвет, и контраст сделал его еще более похожим на его отца; более злобным и менее уверенным в себе.

– Вы закончили? – прохрипел Ник. – Я хочу выбраться отсюда.

– Возвращение на ваш корабль может состояться, – сказал амнионец. – Вас будут сопровождать. – И через мгновение он добавил:

– Дальнейшее насилие не приветствуется.

Охранники отпустили руки Ника.

– Велите ему оставить меня в покое. – Просьба Дэвиса звучала, словно каприз ребенка – испуганного ребенка внутри Морн.

– Я не собираюсь прикасаться к тебе, задница, – заявил Ник. – Во всяком случае, здесь. Ты придешь на мой корабль. Как только ты окажешься на борту, я сделаю все, что захочу, мать твою.

Дэвис посмотрели на Морн с тревогой и мольбой.

– Я не могу сказать тебе, чтобы ты не боялся, – ответила она, нервничая. – Я тоже боюсь его. Но мы не

можем остаться здесь. Ты знаешь это. Где-то в глубине себя ты понимаешь это. – Она старалась говорить уверено, чтобы ее слова достучались до него и он поверил им. – Где-то в глубине себя ты знаешь, как защититься. И я на твоей стороне. Полностью. – Она говорила со своим сыном, но хотела, чтобы Ник слышал ее и понял, что она угрожает ему. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

Дэвис долго неотрывно смотрел на нее, словно без нее он погрузится в бесконечный кошмар. Затем медленно кивнул.

Один из охранников открыл дверь в коридор, ведущий к саням.

– Пошли, – сказал Ник, повернулся и покинул лабораторию.

Доктор взял тяжелый скафандр Морн и протянул его ей. Она свернула его и зажала под мышкой, чтобы вторая рука была свободна, и она могла дотянуться до кармана. Слегка покачиваясь, она последовала за Ником.

Вся центральная часть ее тела от лобка до сердца тупо ныла, словно из нее было вынуто нечто жизненно важное. Она сосредоточилась на этом, чтобы не быть ошеломленной своим беспокойством за сына.

Впереди нее Ник сел в сани. Она сделала то же самое.

Дэвис последовал их примеру.

Глядя прямо в спину водителя-амнионца, словно он больше не мог выдержать ее взгляда, он проделал весь обратный путь по Станции Возможного к «Капризу капитана».

К тому времени, как они достигли огромного пустого пространства дока, он уже не мог скрыть тот факт, что дрожит. Она предполагала, что Дэвис все слабее цепляется за то немногое, что он знал, разрушаемый не только шоком, когда видишь самого себя кем-то еще и слышишь, что тебе отказано в идентификации, но и физической принадлежностью к другому полу – тестостероном и мужским органам. Наверное, здесь играют роль последствия применения матерью шизо-имплантата, пока он находился в ее чреве. За короткое время Морн поняла, что Дэвис будет рассуждать так, как она может предположить или предсказать.

Она с трудом подавила импульс обнять его, словно он действительно был ее ребенком.

Вместо этого она вложила руку в карман своего скафандра.

Она должна быть готова ко всему, что Ник может сделать после того, как они вернутся на борт «Каприза капитана». Но она не хотела рисковать, выдавая наличие шизо-имплантата, восстанавливая с такой легкостью силы. Когда ее пальцы сжались на черной коробочке, она набрала функции, которые должны были наполнить ее энергией; но поставила их на низкий уровень.

В результате она не получила облегчения. Та же самая нейростимуляция, которая заострила ее ум и увеличила быстроту рефлекторных реакций снизила действие лекарств, которые ей ввели, чтобы притупить боль. Но она не возражала. Боль тоже была источником; так же, как ее понимание Дэвиса и страх перед Ником, она помогала Морн сосредоточиться.

Сани затормозили перед наружным люком «Каприза капитана». Люк ждал, открытый.

Оба амнионца выбрались из саней.

Ник и Морн сделали то же самое. После секундного колебания Дэвис перекинул ноги через край саней.