Запуск разрешаю! (Сборник)

Новицкий Станислав Викторович

— Как мы тебе благодарны.

— Не стоит, — отмахивается Майкл. — Я всего лишь пытаюсь спасти три небезразличных мне человеческих жизни.

Бедный Майкл. Кажется, и он поверил в нашу «правду об СССР».

К обеду проблема с газетами решена. Вопрос с гостинцами и сувенирами также автоматически снялся с повестки. В наших кошельках ни цента. Поначалу Шлейкин хотел утаить часть суммы, вырученной за фото на улице. Говорил, что деньги нужны ему для очень важного дела. Мы с Леной изъяли его доллары почти силой.

Накануне

отъезда на родину мы с Виктором отправились в Нью-Йорк. После неприятностей с газетой у Лены была истерика. Она плакала и кричала, что видеть нас с Виктором больше не может. В общем, осталась с Барбарой дома.

— Как-то нехорошо получилось с Леной, — всю дорогу переживал Майкл.

— Плохо, конечно, — соглашался Шлейкин и добавлял: — В том смысле, что переводить некому.

Сначала мы теплоходом отправились на Лонг-Айленд. Поднялись на статую Свободы, сфотографировались. Затем посетили Эмпайр-стейт-билдинг. В скоростном лифте взлетели на один из небоскребов Всемирного торгового центра. От быстрого подъема закладывало уши. С немыслимой высоты открылись удивительные панорамы города. Большие расстояния не мешали легко ориентироваться. На стеклах смотровой площадки, по всему периметру, нанесены контуры известных зданий. Оставалось подойти к стеклу так, чтобы рисунок совпал с очертаниями архитектурных достопримечательностей, и можно прочесть их названия, выведенные рядом.

Посидели в китайском ресторанчике. Отдохнули в парке. Майкл незаметно показал на человека, лежавшего на скамейке. Он был одет со вкусом, но слегка помят. Чтобы не испортить добротные вещи, человек постелил на скамейке газету. Он напоминал руководителя нашей технической службы Павла Камышина, вышедшего в обеденный час понежиться на солнышке.

— Вот, — шепнул Майкл, — та проблема, о которой я вам говорил.

— В чем проблема, Майкл?

— Это безработный. Безработица — серьезная проблема.

— Майкл, — позвал Виктор. Он подошел к пустой скамейке, развернул лежащие на ней газеты. Лег, вытянув ноги. — Гляди сюда.

Смотрим. Нечищеные ботинки на толстой подошве фабрики «Скороход», потертый костюм воронежского комбината бытового обслуживания, синий ремень из искусственной кожи, зеленые армейские носки и восемьдесят килограммов живого веса.

— И в чем разница, — кричит со скамейки Виктор, — с вашим безработным?

— Ну, разница, — говорю, — допустим, есть. Надо бы тебя приодеть, Виктор, а то позоришь державу, совсем обносился.

— Давай обсудим реальные проблемы, Майкл, — нетерпеливо говорит Шлейкин, поднявшись.

Я перевел.

— О’кей.

— Дай слово, что ты не откажешь.

— Хорошо, — сказал Майкл.

— Это связано с работой.

Майкл насторожился.

— Известно, что в Америке существует проблема сексуальной эксплуатации человека человеком.

— Возможно, есть такая. А что?

— Серж, скажи, пусть отвезет меня в публичный дом. Я хочу исследовать эту тему.

Я перевел. Майкл запротестовал. Замахал руками. Нет. На это он пойти не может.

— Майкл, — наседает

Виктор, — это серьезная проблема. С ней надо как-то бороться. Но прежде ее следует изучить.

— Нет, нет и нет!

— Пойми, это для работы. Нельзя закрывать глаза на язвы общества.

— Нет!

— Если не согласишься, я останусь здесь на ночь. Буду самостоятельно изучать эту тему. Без языка. В чужом городе. Ты знаешь, ради работы я готов на все.

Виктор снова демонстративно ложится на скамейку.

— Ладно, — сдается Майкл и, поразмыслив, излагает свой план.

Я перевожу: «Он примерно знает, в каком районе эта проблема существует. Но к борделям подъезжать категорически отказывается. Он высадит тебя за два квартала. Мы будем ждать, пока ты занимаешься исследованием».

— Разве ты со мной не пойдешь? — забеспокоился Виктор. — Кто будет переводить?

— Обойдешься. Думаю, с этим как-то справишься.

— Ладно. Рискну. Но, если что, Серж, вся ответственность на тебе.

Начали выбираться из центра. Вскоре улицы потемнели и сузились. Наконец Майкл остановил машину в каком-то сером безлюдном районе. На тротуаре горы рваного картона. Всюду банки, склянки, пакеты с мусором. Обрывки газет и клочья целлофана висят на пыльных деревьях. Грязно и неуютно. Район не соответствовал возвышенным представлениям Виктора:

— Да тут много хуже, чем я думал.

Шлейкин начал собираться. Достал брошенный утром на заднее сиденье тугой целлофановый пакет:

— Не хочется идти, — вздохнул, — а надо.

— Не фарисействуй.

— Чего?

— А ты знаешь, — говорю, — что на изучение темы могут потребоваться средства?

— Все учтено, — отвечает Виктор. Он приоткрыл целлофан.

Там в плотной упаковке виднелась милицейская форма. В отдельном пакетике — фуражка. — Если что, продам. Думаю, этого хватит.

— Ты с ума сошел!

— Как говорится, все для работы.

Майкл примерно объяснил, в каком направлении двигаться. Шлейкин вышел из машины, придерживая сверток.

— Телефон? Адрес? — обеспокоенно спросил Майкл.

Виктор расстегнул воротник и показал ошейник. Глядя на удаляющуюся фигуру, Майкл задумчиво сказал:

— Хорошо.

— Хорошо что? — спрашиваю.

— Хорошо, что Виктор сегодня без формы.

Мы ждали несколько часов. Шлейкин не возвращался.

Я гулял возле машины. Майкл зубрил русский. Виктор и Лена написали ему два десятка слов и выражений. Майкл иногда опускал стекло, высовывал голову и спрашивал: «Серж, что такое „дай лапу“»?

— Это значит — «Здорово. Добрый день».

— Коу мнье?

— Ко мне — означает «подойди», «иди сюда». Что ты там учишь? Дай посмотрю.

— Нет, — Майкл спрятал листочек. — Еще нельзя. Виктор сказал, чтобы я тебе не показывал. Завтра я буду говорить с тобой по-русски. Это сюрприз.

Пару раз мимо проезжала полицейская машина. Однажды затормозила. Офицер спросил, приоткрыв окно, все ли у нас в порядке.