Запуск разрешаю! (Сборник)
Шрифт:
— Ты почитай, что здесь!
Оказывается, какая-то журналистка напечатала статью «Правда об СССР». С подзаголовком, набранным внушительным кеглем — «Русские сбрасывают стариков с деревьев!». Большой репортаж о нашей встрече с американскими школьниками.
— Эти ненормальные опубликовали все, что мы наговорили! — По щекам Лены текли слезы. — Нас теперь на родину не пустят. Cepera, смотри, что ты тут наплел. — Рыдая, Лена начала переводить некоторые цитаты: «Дети в школе не учатся… За чтение книг преследуют… Компьютеры? — переспросил русский журналист, —
Мне стало нехорошо.
— Лена, ну ты же помнишь. Это был ход. Ораторский прием. Все усугубить, довести до абсурда. Чтобы потом опровергнуть…
— Я-то помню. Только как возвраща-а-а-ться?
— Да, влипли, — расстроился Виктор. — Если дойдет до начальства…
Картина действительно вырисовывалась безрадостной. Виктор сник, задумался. Лена продолжала рыдать.
— Надо сейчас же ехать в редакцию, — говорю. — Пусть дадут опровержение.
Спустились на первый этаж к Майклу. Стали объяснять ему все с самого начала.
— Майкл, понимаешь?
— Понимаю, — говорит Майкл, — но зачем надо было столько врать? Не понимаю.
Через некоторое время добрый Майкл все же позвонил в редакцию и договорился о немедленной аудиенции.
В фойе редакции темно и малолюдно. Нас встретила корреспондентка, автор статьи. Как оказалось, та самая девица, которая, догнав Виктора в школе, интересовалась, как старики взбираются на деревья. Пригласила в кабинет. Терпеливо слушала все наши доводы.
— Да, — говорит, — все ясно. Когда вы уезжаете?
— Через несколько дней.
— Понятно.
— Что «понятно»? — на всякий случай уточняем мы.
— По-человечески я вам сочувствую. Скажу больше. И мне на вашем месте было бы страшно. За эти мужественные слова, наверное, вас будут преследовать. Возможно, арестуют. Кей джи би начнет оказывать физическое воздействие… Но за правду надо бороться.
Она сказала об этом так просто, будто отправляла нас на рынок менять негодный товар.
— С кем бороться? За какую правду?
Журналистка громко и вдохновенно начала что-то выкрикивать. Кажется, в стихах.
— Что она несет, Лена?
— Ну, вроде нашего: «Лишь только тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».
— Какой бой? — говорю. — Здесь все вранье от первой до последней строчки.
— Как вранье?
— А так.
Мы требуем отвести нас к руководству. Журналистка фыркает и звонит по внутреннему телефону. Идем в кабинет главного. Он холодно пожимает нам руки. Приглашает за стол. Вызывает по громкой связи переводчицу.
Входит испуганная пожилая дама с диктофоном в руках.
— Вы переводили.
— Да. Что-то не так?
— Да здесь все не так, — срывается Виктор. — Начиная с заголовка. «Русские сбрасывают стариков с деревьев». Да это же бред собачий.
— Объяснитесь! — Главный редактор в бешенстве. Кажется, он готов
— Я не могла ошибиться.
Трясущимися руками переводчица включает магнитофон в том самом месте, где Виктор говорит:
— Больниц, поликлиник, лекарств нет. Все больные обречены. Стариков в СССР раз в год загоняют на деревья.
«Это еще зачем?» — слышен голос Лены.
— Потом их начинают трясти. Тех, кто удержался, — оставляют жить еще на год. Кто свалился, добивают палками…
— Достаточно, — выслушав перевод, машет главный редактор. Сотрудница останавливает пленку. — Ваше выступление?
Виктор молчит. Широко открытым ртом возмущенно глотает воздух.
— Это ораторский прием, — говорю. — Лена, объясни.
— Это ваше выступление? Да или нет?
— Да, но…
— У меня нет времени, — жестко останавливает дискуссию главный. — Ясно одно, ситуация в СССР еще хуже, чем мы предполагаем. Вероятно, наша публикация наделала много шума. Понимаю, вас запугали органы. Они не дают вам житья даже в Америке. О, я чувствую железную хватку кей джи би. Но надо сохранять в себе мужество. Скажите, кто конкретно вас запугивает? Мы напечатаем продолжение этой истории. Если дойдет до расправы, сделаем все, чтобы Соединенные Штаты дали вам политическое убежище.
— Что?
Мы просим редактора не беспокоиться.
— Хотите, сегодня мы передадим этот материал на радио «Голос Америки»? У вас будет сильный покровитель.
— Боже упаси! — кричим, не сговариваясь. — Лучше мы сами…
— Хорошо. Пока на этом и закончим.
Прощаясь, твердо обещаем еще жестче и настойчивей бороться с режимом.
— Прочь малодушие, страх и компромиссы! — поддерживает нас редактор.
Выходим на улицу. Из окна нам машет журналистка. Вопит, сложив ладони рупором:
— Русские, лучше умереть стоя, чем жить на коленях!
— Да иди ты, — выругался Шлейкин.
Медленным шагом возвращаемся к автомашине.
— Виктор, у тебя есть деньги? — спрашиваю.
— Только на подарки.
— Доставай. У меня тоже имеется кое-что. Лена?
— Около сотни.
— Майкл, сколько у вас газетных киосков?
— Немного, — отвечает Майкл.
Мы собираем все наши деньги в общую кучу. Всякая скомканная, мятая, прятанная-перепрятанная купюра имела свое назначение. Перед тем как опустить ее в бумажный пакет, каждый тихо прощается:
— Это магнитола, косметика, наушники фирмы «Филлипс», «Ионика», кроссовки…
— Джинсы мне и мужу, видеоплеер, блузка, обувь, что-нибудь поесть… заграничное.
— Магнитофон, фотоаппарат, джинсы, куртка, плащ, две бутылки виски, сигареты…
В городских киосках мы выкупаем тираж сегодняшней местной газеты. Нас узнают продавцы. Сочувствуют, поддерживают и благодарят за «правду об СССР». Толстые связки газет с нашими фотографиями за ближайшим поворотом летят в мусорные баки. В последнем киоске все экземпляры на свои деньги приобрел Майкл.