Запуск разрешаю! (Сборник)
Шрифт:
Десятерых русских пришли провожать многочисленные семьи. Веселились, танцевали. С удовольствием ели борщ, пельмени, торт «наполеон». После десерта вторично становились в очередь за русским борщом. К нему Шлейкин выдавал по наперстку спирта.
— Что это?
— Водка. Настоящая, особая.
С борщом «суперводка» шла на ура. Даже ребятишки протягивали маленькие стаканчики. У Виктора хватало рассудка наливать им колу. Из рук иностранца она казалась особенно вкусной.
К началу застолья мы с Леной опоздали. Расписывали торт. Пришли в кафе к очередному
— Друзья, — сказал он в микрофон, — теперь вы будете свидетелями необычной премьеры. Уважаемый Майкл впервые продемонстрирует свой русский язык. Всего за одну неделю он выучил достаточное количество слов для общения с Сержем. Майкл, прошу!
Все зааплодировали. Майкл поднялся и раскланялся.
— Серж, коу мнье! — крикнул он громко и на всякий случай подтвердил просьбу жестом.
Я подошел.
— Дай лапу.
Мы поздоровались под одобрительные аплодисменты зрителей…
— Сидеть! — Майкл освободил место рядом с собой.
Я подчинился.
— Пей! — Майкл налил водки. — Ешь! — придвинул ближе тарелку.
Американцы захлопали. Русская публика сдержанно улыбалась. Майкл сиял. Он очень гордился своим русским. Главное, я все понимал с одного раза.
Делать замечание Майклу было как-то неловко.
— Наверное, — думаю, — так же грубо выглядит наш английский. «I want» иногда говорим мы вместо «I would like». Редко употребляем «not at all», «the pleasure was mine». Что ж, будем учить правильный английский.
По отмашке Майкла заиграла музыка. Местные ребята специально для нас выучили «Подмосковные вечера».
— Танцуй! — тут же скомандовал Майкл, заглянув в свою шпаргалку.
Я отказался. Что за бестактность?
— Серж, сидеть! Ждать! — приказал Майкл. Он встал и направился к эстраде. Принес микрофон. Сунул мне, отрывисто скомандовав: «Серж, голос!»
Русские не выдержали. Начали медленно сползать с кресел…
Больше всех ржал Виктор. Это он написал Майклу памятку собаковода. Сказал, что это настоящий, современный русский язык.
— Шлейкин, нормальный ты после этого?
Растерянный Майкл не мог понять, над чем хохочут эти странные русские. Спросил по-английски:
— Серж, я сказал что-то не так?
В конце вечера к нам подошла молоденькая девчонка. Пожала руки мне и Шлейкину:
— Вы, конечно, меня не помните.
— Почему же, — начал было Виктор.
— Нет, и не пытайтесь, — рассмеялась девчонка. Лена перевела. — Вы приезжали к нам в университет. Читали лекции. Сейчас я хочу вас поблагодарить.
— Вам понравилось наши выступления? — оживился Виктор.
— Очень.
— Слыхала?! — Виктор повернул к Лене довольное лицо.
— Я получила за вас отличные оценки.
— Вы изучаете русский?
— Нет, мы учимся на психологов. Русский нам не преподают.
— Как же вы нас понимали? — спрашиваю. — Вам переводили?
— Нет. Мы даже не знаем, о чем были ваши доклады.
— Вот как. Зачем
— Понимаете? У нашего профессора своя методика. Иногда он приглашает на занятия каких-то людей. Разговаривает с ними на разные темы. Мы по речи, манерам, жестам определяем их профессию, должность, социальный статус. В этот раз профессор усложнил задачу — пригласил иностранцев. Не зная языка, то же самое мы должны были рассказать о вас. Я единственная получила «отлично». Я многое про вас написала. Вы, Серж, журналист. У вас есть жена и дочь. Вы, Виктор, тоже женаты. Имеете детей. Работаете в дорожной полиции.
— Потрясающе, — говорю. — Вот это да.
— Но откуда? — выдохнул пораженный Шлейкин. — Я даже не был в форме.
— Просто, — девчонка начала хохотать, — я случайно видела ваше выступление в программе Нэнси Кодин. Там вы о себе многое рассказывали.
— А-а-а.
— Майкл! — тут же закричала Лена. — Хотите узнать, за что нашим «профессорам» заплатили такие деньги?
Сегодня мы пакуем чемоданы. В дом Майкла то и дело приходят друзья, знакомые, соседи. Шлейкину, так много рассказывавшему о проблемах в СССР, несут кучу одежды.
— Почти все новое, — возбужденно говорит Виктор, укладывая вещи в добротные кожаные чемоданы. Их тоже подарили.
— Зачем тебе столько джинсов?
— Родственничкам, туды их. Пусть подавятся. Знаешь, у жены их сколько? Смотри, эти даже с бирками. — Виктор показал на отдельную кучку абсолютно новых вещей. — Загоню на барахолке.
Барбара преподнесла мне большой продуктовый набор. В фабричной упаковке, под целлофаном, с яркими этикетками — шесть палок копченой колбасы и шесть больших кусков сыра. Недосягаемая мечта советского человека. Я начал было отказываться, но Барбара обиделась: «Это от нас с Майклом. Для жены и дочки».
Виктор подошел к Барбаре. Протянул ей аккуратно сложенные чеки из магазина. Попросил Лену объяснить:
— Барбара, это тебе от меня. Презент. Здесь все чеки за вчерашнюю еду и выпивку.
— Но зачем?
— Это элементарно. Ты можешь включить их в свои затраты. Сэкономишь на налогах.
Барбара помрачнела.
— Как я это объясню налоговой инспекции?
— Можно сказать, что в кафе была не просто вечеринка, а презентация для советской группы твоих новых керамических изделий… Все так просто. Мы уедем, и никто ничего не узнает.
Лицо Барбары пошло пятнами. Губы задрожали.
— Никогда. Слышите, Виктор! Никогда не предлагайте такое в Америке. Вы меня поняли?!
Барбара вышла из комнаты. Лена выскочила за ней. Виктор пожал плечами:
— Серж, я не понял. Это же элементарно.
Приехал лейтенант Боб на служебной машине. Вручил Шлейкину огромных размеров коробку. Она была перевязана лентой, украшена бантом. Сбоку надпись: «All is for work!»
— Это твоим коллегам — для работы, — сказал полицейский. — Пообещай, что отдашь это товарищам по службе.