Заражение
Шрифт:
В городе растет заболеваемость эйтеловирусом, сообщается о сотнях беспокойных звонков по всему городу. Власти города провели совещание по предупреждению распространения болезни, но окончательного решения по мерам противодействия принято не было. Из источников близких к правительству сообщается, что с завтрашнего дня в городе собираются вводить запрет на работу ресторанов, кафе и других точек общественного питания. Ожидается, что мера позволит снизить скорость распространения нового заболевания. Сообщается почти о неподтвержденных 1000 эпизодах заражения эйтеловирусом. Мэрия города просит граждан не устраивать массовых гулянок и не скапливаться в большом количестве, уже объявлено, что с ближайших дат будут перенесены футбольные и другие спортивные мероприятия до момента, когда эпидемиологическая ситуация придет в норму. Сотрудники ФСБ задержали работника пресс-службы государственной компании П. по подозрению в государственной измене. По версии следствия, подозреваемый
– Тебя там Настя ищет, ей помощь нужна, – с порога говорит тот-самый узбекский парень в нерегламентированной одежде.
– Да, все иду.
– Ты где был?
В качестве ответа я демонстрирую ей свой забинтованный палец. Претензия рассеивается и красный конец указательной линии осуждения разворачивается в ее сторону, в голове стучит молоточек, провозглашается: виновна, палач отпускает гильотину и разочаровывается, видя, как та дрожит, останавливаясь, в дюймах от нужных нейронов, дрожит от напряжения, от погасившей ее энергию символической силы – произнесенных слов, в разы тверже F=ma, потому что останавливает за dt=0.
– А ты заказы у всех приняла? Как мне помочь? – оставляю только участие.
– Да, все нормально, возьми, пожалуйста, те два стола сбоку, у дальней пары через пару минут должна быть пицца готова. Карбонара. А эти, – взмах руки – у них уже все на столе.
– Ладно, ясно, понял.
– И пройдись по столам, надо грязную посуду убрать.
В ответ – послушное хорошо. Хотя лучше было бы его назвать смиренным хорошо.
Веранда за прошедшие 20 минут изрядно поредела, сиденья пяти из десяти столов заняты. Аккуратно меняю пепельницы в порядке, заданном из прошлого: чистой накрыть, убрать, ту, что в пепле, оставить на подносе, первую, одну, обратно на стол. В прошлом эти телодвижения даже нравились, в них была эстетика вырастающая, противостоящая, борющаяся с обещаниями обшарпанных стен, борьба незаметная, борьба невидимая, для заболоченных шалманом глаз грубого шва пьяных столов, пространство, порезанное голодным инстинктом, где все понятно категоризированно, все предельно по-военному просто, где даже касание взглядом – триггер. Здесь все проще (и одновременно сложнее), проще – потому что безопасно, сложнее – потому что цивилизационное напыление расширяет интерпретативное поле зрительного контакта, запросы уже не так однозначны. Собрав поиспачкавшуюся утварь, отхожу к точке условного сбора, посмотреть, чего из приборов не хватает, что можно захватить на обратном пути с мойки. На периферии картинки вырастает Настя.
– Саш, отнесешь посуду, потом спустись и начни обслуживать гостей внизу, а я здесь останусь, – каждый раз при таких командах мне видится в ее глазах вопрошание. Как будто она хочет отказа, чтобы ее приказ (просьба?) был отвергнут. Хотя скорее, это просто во мне открывается соблазн к отказу. Один и тот же вопрос, заданный десятки, тысячи раз уже настаивает на том, чтобы ответ по нему был изменён, меняется статус, это уже не вопрос больше, слово приобретает специфику воли. Ты насиловал детей? Ты насиловал детей? Ты насиловал? А ты точно не насиловал детей? Ты точно не насиловал? Точно не насиловал? Ты точно детей не насиловал? Ты точно не насиловал их? Точно? Точно не? Может да? Может насиловал? Может все-таки наси-ло-вал? Ты на-силь-ник? Ты точ-но не на-си-ло-вал? Ты у-ве-рен? Ска-жи мне ты точ-но не на-си-ло-вал? Т-о-ч-н-о? Не на-си-ло-вал? Ни-ко-го? НИ-КОГ-ДА? НИ-РАЗУ-В-ЖИЗ-НИ? ТЫ-НА-СИЛЬ-НИК ТЫ-НА-СИ-ЛО-ВАЛ ты насиловал
– Хорошо.
Последний раз оглядываю сумрак вечера и спускаюсь. Там занято два стола: мужчина с тремя девушками и через рогожей обитую спинку дешевого дивана – две бальзаковского возраста feminae. Внутренний импульс толкает меня к ним подойти, но ведь я не знаю, что они заказывали и что им в итоге принесли, и принесли ли вообще. Я вообще что-нибудь знаю? За помощью туда же, к барной стойке.
– Ребят, а у… эээ… третьего, четвертого стола что заказано? Им выносили что-нибудь?
– Бля, возьми и посмотри, – Петя врывается в своей обычной манере. Становится страшно переспрашивать еще раз, кажется, что следующий ответ будет еще грубее, чем он есть сейчас. Эта слабость возникает как будто из пустоты, за секунду, и заполняет, захватывает. И понимая, что последует, кладу синапсы оставшейся за себя гордости на плаху, не рассчитывая на остановку.
– А как это посмотреть можно?
– Тебя, блять, что этому не учили? Берешь свою карточку, заходишь в кипер и смотришь. Че трудно? – его слюнки – фон тирады без радуги.
– Я этого ни разу не делал. Можешь помочь?
– Настю попроси, мне некогда, – Петя отстраняется, уходит.
Идти тревожить еще ее? Нет. Надо самому разобраться. Вставил, провел, как тут посмотреть… Комбо-блюда, салаты, гарниры, бар, выпечка, горячие блюда – нет, не то. О, место, так и какие это места? Третье и четвертое? В голове всплывает план, часть которого осенена бестолковой нумеровкой, без привязки к логике, антинативно. Не обойтись без подсказки реального: где этот исписанный лист? В зоне видимости его нет. Времени искать нет. Разберусь на месте, но надо знать, что в ту область хотя бы нести. Так, два пшеничных немецких пива Franziskaner Hefe-WEISSE по 400 рублей, бутылка белого вина Chenin 2020 France/Франция за 790 рублей, 0,5 л клюквенного чая по 510 рублей, антипасто к пиву за 2150 рублей – нихуя себе, салат с морепродуктами – 890 рублей, медальоны из вырезки – 1230 рублей, один, шашлык из свинины за почти косарь, филе из сёмги с пюре из зеленого горошка – ага, сибас и дорадо – это по-русски? И им вообще что-нибудь принесли из этого? Расстановка на столах в минусе диоптрия безконтрастна, вынуждает выдвинуться в их направлении.
– Как проходит ваш вечер? Будут ли еще какие-то пожелания? – мило улыбаясь, сканирую столы на наличие подсказок, которые помогут с идентификацией номера посадочного места.
– Ээээ… хорошо, спасибо, что спросили. А наш заказ скоро будет готов? – женщина, уже разобравшаяся для себя, как жить, уверена и голос ее уверен, и смотрит прямо, как будто даже немного насмехаясь.
На секунду залезает неуверенность, стоит ли спрашивать то, что я хочу ее спросить? Не лучше ли будет дождаться колокольчика с кухни, а к этому моменту ответ может успеет прийти? Но, с другой стороны, откуда придет этот ответ, если именно я должен нести подсказку?
– А не подскажите, что вы заказывали? – в голосе виноватые нотки.
– Ну Вы что?! Вы же официант, должны знать. – ее голова откидывается и разряжается легким смехом, но быстро возвращается на место, – Ээээ, ну смотрите, мы пиво себе заказывали. Два. И антипасто к нему. И Аня просила себе еще салат из морепродуктов. Все. Запомнили?
– Да, конечно, сейчас узнаю и потороплю ребят на кухне.
– Вы молодец, давайте, – ей не хватает в этот момент только господского взмаха руки, который я бы мог, поверив, успеть поймать для поцелуя.
Секунды унижения и пробелы замазаны.
– Сергей, а Петя здесь?
– Нет, он отошел куда-то, а что? – профессионально-деформированный он трет бокалы тряпкой.
– Хотел по заказам спросить.
– Ну подожди, он минут десять назад ушел, скоро придет наверное.
Петя выходит минут еще через 10. Но уже с парой снедью заставленных тарелок. Молча кладет перед лицом и нажимает на колокольчик.
– Антипасто и медальоны готовы!
– Спасибо, – его жест на секунду рождает раздражение, погаснувшееся ликованием. Меня осеняет мысль, что у Сергея стоило бы попросить пива и вина, ведь, наверное, это от него зависит. Ну ладно, попрошу позже.
– Ваше антипасто, – улыбаюсь с выражением легкого превосходства, потому что заказ был принесен так быстро, как обещал.
– Спасибо, – дежурная улыбка. Она и не заметила этой прыти. Ну ладно.
– Ваши медальоны, – не разбираюсь кому конкретно они предназначена, а просто кладу их в середину оживленного разговора. В ответ – несколько «спасибо», они кажутся даже гуще прошлой благодарности.
– А вино вы когда принесете?
– Буквально сейчас, – мои слова – спусковой крючок, которого только что и ждали ноги.