Заражение
Шрифт:
– Молодой человек, вы долго тут стоять будете? Принесите нам уже наш заказ.
Я даже рад этому грубому (?) ко мне обращению. Резкость заставляет среагировать скорее и вытаскивает сознание на поверхность. А может, все-таки, нормальным это никогда и не было, а стало таковым вот только что, когда я не нашелся, что ответить там, на плато? Эти мысли догоняют на полпути к стойке и замедляют движение ног. И этот внешне неизменившийся мир грозит теперь поменяться внутри с чужой подачи. Я должен переиграть эпизод, чтобы не застрять в нем. Жизнь представляется вечной борьбой с другими, готовые драться множества проповедниками пытаются протолкать свою правду дальше, политики же, свободные в этом, размножают через медиа длань, и насколько некоторые из них представляются низкими, если позволяют себе казнить за возгласы снизу. Такое поведение – лишняя
Идеальный гражданин любит всякую идентификацию
мать/отец, консерватор/либерал, журналист/silovik
но обязательно патриот
сексуальные предпочтения
И все это дополнение к фамилии, имени, отчеству и дате рождения. Но и это не конечная цель. В идеале Другому нужен твой до бессознательного психологический портрет чтобы воспроизводить в тебе нужное желание. Эра машин наступила, а мы этого даже не заметили. А самое печальное здесь, что на вершине пирамиды ЧЕЛОВЕК, что без рацио
что прославился по истории сценариями пыток, на которые способен
Не знаю, сколько меня не было. Но гости на столах что-то едят и я не уверен, что не успел у них уже побывать. Наверно надо подойти, проверить…
– Как вы? Все у вас хорошо?
– Да, спасибо. И еще пару пива, будьте добры.
– Хорошо, сейчас принесу.
Так, а тут.
– Как ваш вечер? – главное улыбка, держи улыбку.
– Да, спасибо, Саш, все замечательно.
Значит обслужил. Что со мной? Такое раньше происходило, но редко. Неужели эта подземная жизнь заставляет прогрессировать мой отказ от реальности. Или так я прячусь от этих злых людей… людей?…Реально ли людей?…Может и это мне кажется… Так, все Саш, расслабься, иначе эта тропинка приведет тебя в самую темную чащу леса, из которого потом можно не найти выхода.
В перерыве встаю за стойку, за которой Сергей, будто в записи без лагов, на автоматической перемотке к началу, зацикленный, закольцованный, завороженный, в плену единственной перетякаемой саму в себя мыслью двигает без остановки рукой, трет и трет неотличимый от прошлого (или тот же самый) стакан. Фикция занятости. От его отупляющего гипноза отрываюсь тактильно – глажу в лаке тело пальцами. Подушечки приятно скользят. Будто пустым становится тело, освобождается голова, разряжаюсь восхищением от эстетики, но замечаю уставленный его обескураженный взгляд, что прекращает мои ласки деревянной поверхности бара. Ну что ты тут сидишь? Сходи и проверь. Может там надо что-то убрать. Обратно по кругу. И пока я к ним приближаюсь, внутрь возвращается пустота. Дорога до них растягивается в бесконечный коридор, на конце которого лишь скачущие черные точки. Определенно у меня есть время, чтобы подумать. Морально подготавливаюсь, напускаю на себя дутую жизнерадостность, которая, кажется, копится во мне в покое и уединении от Других. А значит является ценным, но все-таки искончаемым ресурсом.
Нет, тут не обойтись без подноса: на каждом из столов уже появились без объедков в салфетках пустые тарелки. И пиво у женщин тоже кончается. А на одной бутылке редко когда кто заканчивает и на втором столе бутылка
– Еще пива?, – выдрессированный голос такой льстивый, что это режет уши, должен был бы резать, мои бы резал точно, но их алкогольный он услаждает.
– Да, Александр, принесите нам еще по одной, – одаривают улыбками, в глазах мелькает упрямая похоть. Женщины старшего возраста часто не отличимы друг с другом от мужчин. То же желание свежего мяса.
И мне нравится вызывающее их обещание грязи, они затрагивают до этого молчащие нейроны порока, которые истосковались от бездействия, хотят поработать – попропускать через себя особой настройки электромагнитные сигналы, – и в нужной тональности кидают перед мысленным взором картинки:
ритмично вверх-вниз двигающийся силуэт головы под одеялом, отказывающаяся всегда делать минет девушка сосет, как будто через силу, вынуждено, может быть в благодарность за купленное ей пиво, но скорее потому, что самой нравится, ведь только стоило ее об этом попросить… следующий слайд – с ней же, но сейчас в туалете, курим этот отвратительный синий длинный бонд, не дает мне нормально испражниться в унитаз, отвлекает, опускает стульчак и, не выпуская сигарету изо рта, предлагает подстричь мне волосы на мошонке и, не дожидаясь ответа, профессиональными движениями – складывая пальчики – отмеривает длину, режет…
– Может быть вам еще вина?
– Да, будь добр, и еще пиццу четыре сезона тоже, – в его взгляде больше нет вызова, а такая барская расположенность, из-за уверования, что он тут теперь альфа-самец и в его власти трахнуть меня.
И снова дорога повторяется. Оставив напряжение и надувную радость за столами, обратно идти легко. Сергей с каким-то нетерпением ждет, и от заказов, что несу ему, во мне раскрывается радость, что несу что-то такое, что его займет и позволит оторваться от во многом бесполезной чистки стаканов. Жаль только, что заказы эти простые, и не надо ничего изобретать, сочинять и крапеть, чтобы сварить достойное для пьяни зелье.
В больнично белом свете мойки женщины судачат и смеются. Я вхожу к ним на короткий отрезок времени и становлюсь новым, но чужеродным элементом, из-за которого прерывается их разговор, который привлекает их взгляды, который своей молодостью и обещанием тела заставляет их облизываться, улыбаясь. Но я, наверно, опять ошибся, не факт, что та высокая в углу действительно увлажнила свои губы языком. Может у нее просто губы обсохли, или она убирала незамеченную мною крошку от хлеба, а может быть такое, что и вовсе не было этого ее длинного языка. Быстро расставив тарелки по полкам, примыкающим сбоку к мойке, выхожу, не оглядываясь.
На баре меня уже ждут в росе бокалы и возвышающийся над ними черный нераспакованной ободок, аккуратно, равнобедренным треугольником расставляю все это на своем подносе, но, подняв, понимаю, что ошибся, и вино явно стоило двинуть ближе к центру, иначе оно перевешивает весь этот дарственный круг. Пробую продвинуть сначала на пару сантиметров ближе к центру, но, подхватывая рукой, чувствую опасное давление сбоку. Сбалансировать получается с третьего или четвертого раза, но выходит так удачно, что несу гостям их индент с подобием настоящего официанта – не на ладошке, как до, а распределив вес на вытянутых пальцах. Самосозерцание свершения близкого к мастерству очаровывает так, что вспыхивает на толику соблазн остаться официантом навсегда. Но и он, соблазн, проходит быстро, как только я берусь выставлять хумпены девушкам, встречаю Анин благодарственный сощур и повелительный жест, почти то же самое происходит за моим любимым, в кавычках, столиком, откуда меня прогоняют голодным полукриком. Нет, официант – это точно не мое, надо уволиться отсюда так быстро, как получится.
Глава 3
Сижу на жестком стуле почти в темноте, тень, изучением которой я занят последние минуты, вперед вытягивает одна из молчаливых за спиной лампочек, их нитей достаточно, чтобы держать помещение в приятном полумраке, позволяющем себя чувствовать в с погрешностью сохранности, но в этом уравнении нельзя отрицать ноль на конце той переменной, что отвечает за количество не своих, но сторонних, которые гарантированно нервируют, в памяти поднимаются опущенные, шею жертвенно обнажившие волосы, винтажный вкус заботы раздражает слюнные железы, он, так редко в последнее время встречающийся, подталкивает к эксперименту, где ты, нахальный, обводишь и закрашиваешь кружочками дни в календарике, устраивая подсчет, заранее предвосхищая результат, который внутренне ты уже хочешь опровергнуть, но математика – такая строгая наука, что даже полностью сумасшедший не сможет сказать тебе, что два плюс два равно три.