Зарницы красного лета
Шрифт:
По сопке прокатился гул голосов партизан: ближние взгорья быстро откликнулись, и раскатистое, необычайно гулкое эхб забилось над тайгой. И тогда, повинуясь толчкам какой-то дикой силы — это, верно, было отчаяние,— полковник Аймадов выскочил из-за колодины и рванулся вперед, грозно потрясая раскаленным карабином:
— Сто-ой, гады! Стой!
Партизаны стреляли цасто, но их пули словно шарахались в стороны от буйного и бесстрашного полковнща огромного человека в дубленой шубе-борчатке, с непокрытой гойойой,
— Сто-ой!
По карабину, поднятому над головой, резко щелкнула пуля. Аймадов отпрянул назад и тревожно оглянулся. В тихой бухте стоял большой затор белых гребней гор. Пади заливало густой мглой. Будто спасаясь от неудержимого половодья мглы, к вершине сопки брели могучие кедры в косматых шубах, бежали ватаги кудрявых сосенок. «Почему же я один?» — удивился Аймадов.
Отшвырнув разбитый карабин, он в несколько прыжков оказался у поваленного кедра, откуда стрелял, схватил треух и бросился под уклон. Он бежал, закинув косматую голову, хрипя и широко раздувая ноздри, обдирая о сучья деревьев борчатку ы лицо.
У подножия сопки в редком пихтаче отдыхали трое из отряда полковника Аймадова — два солдата и штабс-капитан. Палет партизан на охотничью избушку и гибель многих товарищей — это было для всех неожиданным и тяжелым ударом. Маленький штабс-капитан Смольский сидел на колодине нахохлившись, пряча голову в поднятом воротнике бекеши. Изредка он печально и почти беззвучно шептал:
— Что же теперь? Ведь ночь, очень холодно. Право, как все получилось... Ничего, и вдруг...
Штабс-капитан сидел, отвернувшись от солдат, и по топу его голоса можно было судить, что он не ждет ответа на свой вопрос и даже, больше того, не хочет или боится получить ответ. Но все же он тихонько повторял:
— Ну что же? Странно... А как ведь холодно!
На снегу навзничь лежал солдат Оська Травин — молоденький деревенский парень, худощавый, с пухлыми губами. Бесцельно смотря в меркнущее небо, он горько твердил:
— Кончено! Свет велик, а деться некуда...
А солдат Силла, плечистый, с рыжеватой, точно свитой из медной проволоки бородой, сидел под кудлатой пихтой, разбросав вокруг себя сумки, винтовку, топор, и молча дымил цигаркой. Когда на сопке затихла стрельба, он начал переобуваться и беззлобно, как всегда, одернул Оську:
— Брось панихиду!
— А что?
— Обуваться мешаешь.
— Все ведь кончено, Силла! — горячо повторил Оська Травин, приподнимаясь на локте.— Понимаешь, все!
— Не вижу что-то...
— Все пропало, Силла! Ей-богу!
Не божись — кровь носом пойдет.
— Нет, все пропало. Ну куда мы сейчас? Уж лучше пойти и сдаться...
— Сходи,— спокойно ответил Силла.— С тебя там, как с белки, сдерут шкурку. Не дорожишь — сходи. А мне нет никакого резону идти. В тюрьму,
Из пихтача донесся шум и треск. Солдаты, будто подброшенные толчками от земли, вскочили и схватились за винтовки. Разбрасывая ветки, на прогалину выскочил осыпанный снегом полковник Аймадов. Узнав своих, он обессиленно привалился плечом к тускло-голубой пихте. Его суровое лицо, изрытое глубокими морщинами, нервно подергивалось. С левого виска текла кровь. Над белесым помятым ковылем волос поднималась испарина. Шапкой, судорожно зажатой в правой руке, Аймадов растирал себе грудь.
— Владимир Сергеевич! — крикнул, поднявшись, Смоль-ский.
Аймадов молча грохнулся у пихты, начал жадно хватать снег, давясь и кашляя.
— Владимир Сергеевич! Вы погубите себя! Вы простудитесь! Владимир Сергеевич, встаньте!
— Пускай остудит нутро,— сказал Силла.
— Но это опасно!
— Не бойсь! Он выдюжит.
Вскоре Аймадов, остудив грудь, привалился широкой спиной к пихте и, стряхивая с воротника борчатки снег и хвойные иглы, хрипло сказал:
— Не повезло, братцы. Шапку потерял.
— Да вот она, вот! — подскочив, указал Смольский.
— Здесь? Тогда все... ничего... все ничего, братцы...
Надев шапку, Аймадов с трудом поднялся, вытер о мех борчатки руки, вытащил из-за пояса меховые рукавицы и оглянулся на сопку. Там, где было зимовье, качались хвосты бурого дыма. Небосвод обдуло предзакатным ветерком, он стал чище и просторнее. Солнце, не рассчитав, ударилось о высокий скалистый хребет и растеклось, залив багряными потоками весь запад.
—- Все здесь? — спросил Аймадов.
Никто не отвечал.
— Ну, пошли, братцы, с богом!
— А куда? — осторожно осведомился Оська Травин.
— Странно! Не стоять же здесь.
— Но куда же идти?
— Только туда!..— Аймадов неопределенно указал на север.— Дальше в тайгу. Нас, вероятно, попытаются догнать. Надо уходить. В тайге, братцы, найдется место. Что ж, так богу угодно. Только найти людей, они помогут.
Господи! — прошептал Оська потерянно.
— Чего ты ноешь? — жестко заговорил Силла, засовывая топор за пояс.— Чего киснешь? Затянули песню, так надо вести до конца. Пошли!
Аймадов пошел первым — прямо по распадку. «Но куда, в самом деле, идти?» — подумал он, сделав несколько шагов. Вокруг глухая тайга, снега, за каждым деревом — неизведанное. Недалеко от огромной старой пихты Аймадов увидел свежий звериный след. Нагнулся, прошептал: «Кажется, рысь». Сердце Аймадова нехорошо заныло. Он остановился, присмотрелся: мятежный след рыси уходил по распадку и терялся в мелколесье. Сгорбившись, словно взвалив на плечи непосильную ношу, полковник грузно побрел по звериному следу, и бескровные губы его вздрагивали...