"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19

Шустерман Нил

— Не знаю. Женщине трудно ответить на такой вопрос. Пойдем-ка поедим.

Декадо, Аквас, Балан и Катан вернулись к устью долины и смотрели вниз, где легионеры подбирали своих раненых. Мертвых заворачивали в одеяла и приторачивали к седлам.

— Вы славно потрудились, — сказал Декадо, снимая шлем и цепляя его на луку седла.

— Это было ужасно, — покачал головой Катан.

— Ты сам хотел стать воином, — перегнулся к нему Дека-до. — Прими же это как должное!

— Я принимаю, Декадо, — с грустной улыбкой сказал темноглазый монах и провел рукой по лицу. — Но

радоваться я не могу.

— И не надо. Ты вышел сразиться со злом и только что одержал хоть маленькую, но победу. Ребенка Паризы уже не было бы в живых, если бы не ты и не остальные.

— Я все понимаю. Сам-то я не ребенок. Но мне тяжело.

Все четверо спешились и опустились на траву, наслаждаясь солнечным теплом. Декадо снял свой белый плащ, тщательно сложил его — и вдруг зажмурился от странного ощущения: словно холодное дуновение пронеслось у него в голове.

Он постарался сосредоточиться и начал различать слабые приливы и отливы — словно волны где-то далеко набегали на гальку. Тогда он умиротворенно откинулся назад и погрузился в себя, ища источник. Шелест волн постепенно превратился в тихие голоса, и его это не удивило. Говорил Аквас:

— Я по-прежнему боюсь, что Абаддон совершил ошибку. Вы чувствовали, с каким наслаждением бился Декадо, когда мы напали на легионеров? Его пыл был так силен, что чутьбыло не заразил и меня.

— Абаддон просил нас не выносить поспешных суждений. — А это уже был голос Катана.

— Но Абаддон более не настоятель, — заметил Балан.

— Он всегда будет настоятелем Мечей. Мы должны уважать его. — Снова Катан.

— Мне с ним как-то неловко, — передал Аквас. — Где его Дар? За всю долгую историю Тридцати еще не было вождя, неспособного Странствовать и Говорить.

~ Вероятно, нам стоит обсудить и другие возможности, — проговорил Катан. — Если Абаддон ошибся в выборе Голоса— значит, он не сумел отличить волю Хаоса от воли Истока. Это ставит под сомнение всякий другой выбор Абаддона.

— Не обязательно, — возразил Балан. — Все мы люди, и Абаддон мог совершить одну-единственную ошибку. Да, его ведет Исток, но многое зависит и от того, как истолковать указания. То, что смерть Эстина и приход Декадо случились в тот же день, могло быть либо совпадением, либо кознями темных сил.

— Либо— волею Истока. — добавил Аквас.

— Разумеется.

Декадо открыл глаза и сел.

— Что они замышляют? — спросил он вслух, указав на легионеров.

— Они ждут прибытия своей армии, — сказал Аквас. — Аргонис, их командир, говорит, что нас выкурят из этих гор и уничтожат заодно с прочими скодийскими мятежниками. Он пытается взбодрить своих людей.

— Но тщетно, — вставил Балан.

— Расскажи нам о «Драконе», Декадо, —

попросил Катан, и Декадо улыбнулся.

— Давно это было. Словно в другой жизни.

— Тебе та жизнь нравилась? — спросил Аквас.

— И да и нет. Большей частью нет, как мне вспоминается. Странное дело — по-своему «Дракон» связывал нас не менее крепко, чем вас Орден, хотя мы, конечно, не обладали вашим даром и не могли Странствовать и Говорить. И все же мы были одной семьей. Братьями. И вся страна держалась вместе благодаря нам.

— Ты, должно быть, опечалился, услышав, что Цеска перебил твоих друзей? — спросил Балан.

— Да. Но я был монахом, и жизнь моя в корне переменилась. У меня был мой клочок земли и мои растения. Мой мирок сделался очень маленьким.

— Меня всегда поражало, как это ты умудряешься выращивать столько разных овощей на таком маленьком участке, — сказал Балан.

— Я сажал томатную рассаду в картофелины, — усмехнулся Декадо. — Томаты росли наверху, а картошка — под землей. Итогом я всегда оставался доволен.

— Ты скучаешь по своим грядкам? — спросил Аквас.

— Нет. Это-то меня и печалит.

— А монахом быть тебе нравилось? — спросил Катан. Декадо окинул взглядом его стройную фигуру и доброе лицо.

— А тебе нравится быть воином?

— Нет. Совсем не нравится.

— В каком-то смысле я был доволен монашеской жизнью. Хорошо было хоть на время скрыться от мира.

— От чего же ты прятался? — спросил Балан.

— Я думал, ты знаешь ответ. Мое ремесло — смерть, и так было всегда. Одни люди владеют живописным даром, другие создают красоту из камня или из слов, а я убиваю. Но гордость и стыд плохо уживаются, и эта дисгармония вконец измучила меня. В самый миг убийства я испытывал блаженство, но после...

— Что же было после? — спросил Аквас.

— Никто не мог соперничать со мной в бою на мечах, и все мои противники оказывались беззащитны. Из воина я превратился в мясника. Блаженство все реже посещало меня, сомнения росли. Когда «Дракон» распустили, я обошел весь мир в поисках достойного соперника, но не нашел ни одного. Тогда я понял, что есть лишь один человек, с кем я мог бы сразиться, и решил вызвать его на бой. На пути в Вентрию, где он жил, меня застигла песчаная буря. Она длилась три дня, и это дало мне время задуматься. Ведь тотчеловек был моим другом — однако, если бы не буря, я убил бы его. Вот тогда-то я вернулся в дренайские земли и попытался изменить свою жизнь.

— А что сталось с твоим другом? — спросил Катан.

— Он сделался Факелоносцем, — улыбнулся Декадо.

9

Зал совета знавал лучшие дни. Черви источили вязовые панели, цветная мозаика, изображавшая седобородого Друсса-Легенду, во многих местах облупилась, обнажив серую от плесени штукатурку.

Около тридцати мужчин и с десяток женщин и детей сидели на деревянных скамьях и слушали женщину, восседавшую на председательском месте, — крупную, ширококостную и плечистую. Темные волосы окружали голову львиной гривой, зеленые глаза гневно сверкали.