Зарубежный детектив - 88

Хайд Кристофер

Это немного успокоило Паолу, и она подумала, не стоит ли рассказать Луиджи о мрачных предсказаниях мадам Лупис.

Конечно, карты дают ответ двусмысленный и неполный — обещают нежданные радости и самые неприятные происшествия, а какие именно, остается полной загадкой. Как бедняге, которому карты нагадали беду, уберечься от нее? Может, ему нужно повсюду ходить с телохранителем. Она представила себе Эфизио в роли телохранителя и заулыбалась. Да он непременно споткнется на ступеньках лестницы и покатится вниз.

Луиджи надо бы предупредить и предостеречь, но он испытывает глубокую антипатию к мадам Лупис и к ее гаданиям на картах. Кроме того, она даже

не может толком объяснить Луиджи, чего ему следует остерегаться. Того и гляди закатит ей очередную истерику. Но когда муж ворвался в гостиную в сопровождении Валенцано, державшего в руках огромную пачку писем, она тотчас поняла, что буря разразилась не из-за ее дружбы с гадалкой. И потому промолчала — продолжала лениво перелистывать газету.

Шпага не сел, а буквально рухнул на диван. Его секретарь Валенцано пристроился рядом, с величайшими предосторожностями, словно садился в ванну с кипятком, и сразу поджал ноги, так как диван был очень низким и неудобным.

— Вот, — сказал он. — Эти письма, по-моему, не мешает сегодня вечером прочитать во время передачи. Мне они показались любопытными.

Шпага взял письма, бегло прочитал их, сердито фыркнул.

— О господи, ну и дуры!

Он вернул письма Валенцано.

— Нет, не стоит. Скажут, что мы их сами сочинили. В лучшем случае, они могут кое-чему научить некоторых жен. — Он покосился на Паолу и громко прочел: — «Преданные вам женщины никогда бы не впустили в дом шарлатанку в нелепой пингвиньей одежде, зная, как она вам неприятна».

— Ах, преданные тебе женщины? Если не ошибаюсь, их только что назвали дурами? — проронила Паола и бесцеремонно, с вызовом зевнула во весь рот.

— А это, — сразу вмешался Валенцано, чтобы предотвратить семейную сцену, — письма вам лично.

Он протянул Шпаге нераспечатанные конверты и после поистине титанических усилий сумел встать с дивана.

— К восьми вы должны быть в телестудии, синьор Шпага. Прямая передача начинается в восемь. Я вам больше не нужен?

— Нет, идите, идите. Эфизио я предупредил. А вы, главное, не спускайте глаз с журналистов. Этот Мако на прошлой неделе поизгалялся на мой счет. Постарайтесь прочесть рецензии прежде, чем они попадут в печать. И если надо, кое-что в них подправьте.

Он открыл еще один конверт, прочитал письмо и снова окликнул секретаря.

— Отнесите в архив и это «послание». Чертовы кретинки узнали-таки мой личный шифр. Подождите, сейчас я вам отдам остальные. — Он изящно и быстро вскрывал конверты своими красивыми пальцами, которыми откровенно любовался.

— А это что за чушь?

Тревожные нотки в голосе отвлекли Балайку от ее туманных грез. Она подняла морду и своими влажными глазищами уставилась на хозяина.

Паола оторвала взгляд от газеты и мрачно поглядела на мужа — она совсем было подготовилась к ссоре, а ее лишили этого удовольствия.

— Что там такое?

Шпага словно окаменел.

— Вызовите Пьерантони, — наконец приказал он секретарю, тоже глядевшему на своего работодателя с молчаливым недоумением.

— Пьерантони… из полиции?

— Его. Но только его и никого другого.

Пьерантони отвечал за сохранение порядка и спокойствия на телевидении. Он приходил, когда появление в студии какой-нибудь знаменитости грозило вторжением целой армии неустрашимых корреспондентов, или когда раскритикованные прессой члены парламента пытались с телеэкрана подвигнуть на бунт не верящую им ни на грош враждебную толпу. Приступил он к действиям, и когда какой-нибудь супершутник звонил и говорил, что спрятал

бомбу замедленного действия на одном из этажей телецентра. Ну, еще и когда служащие решали, что обед в столовой преотвратный и в знак протеста надо бы объявить забастовку. Иной раз дело доходило до того, что служащие схватывались врукопашную с теми коллегами-ослами, которые упрямо доказывали, что за жалкую тысячу лир ничего лучшего и требовать нелепо.

На телевидении Пьерантони знал всех, и все привыкли к тому, что он молча ходит по залам и наблюдает за ними. Невысокий загорелый человек, с виду, казалось бы, немного даже флегматичный, но на деле полный взрывной энергии. Немногословный, сдержанный, он привык молчать с тех лет, когда служил на границе в отряде альпийских стрелков. Чаще всего он на горных лыжах совершал вместе с верными служебными собаками обход приграничной зоны по заснеженным горам. Однажды, когда они преследовали контрабандистов, его выстрелом из пистолета ранило в бедро. Он подал рапорт об увольнении из пограничной охраны, и его перевели на спокойное место в полицейское управление Милана. Казалось бы, сиди себе за столом да пиши протоколы, но и тут, в отделе предупреждения преступлений, он мотался по всему городу, правда, в машине, а не на лыжах.

— Когда же он придет? — спросил Валенцано по телефону и уставился на Шпагу, который судорожно мигал и делал ему какие-то знаки. Валенцано понял.

— Дело крайне срочное. Синьору Шпаге нужно переговорить с ним еще до восьми. Вечером у него телепередача и… — Тут Шпага вырвал у него трубку.

— Это я, Шпага, — прохрипел он. — Разыщите Пьерантони во что бы то ни стало. Меня грозятся убить… Нет, нет, никаких старших сержантов. Мне надо поговорить именно с Пьерантони. Ясно вам?

Он бросил трубку на рычаг и снова принялся читать, вернее, изучать письмо, состоявшее всего из двух фраз.

— Но что все-таки произошло?

Паола поднялась с кресла, подошла и протянула руку.

— Покажи, что там.

Шпага ничего не ответил. Тогда она зашла сзади и прочитала, заглядывая через его плечо.

«Ты обречен. Во время телешоу я тебя прикончу, паяц».

— Так я и знала! — воскликнула она, но без тени волнения, и это привело Шпагу в тихое бешенство. А она злорадно порадовалась, что предсказания мадам Лупис сбываются, и главное, после тысяч и тысяч восторженных, дурацких эпитетов кто-то назвал его паяцем, каковым она и считала мужа. Заметив однажды, что, в об-щем-то, безобидное слово «паяц» больнее всего задевает его самолюбие, она во время исступленных ссор всегда сама так его называла. Он же очень себя ценил и считал подобное оскорбление не только незаслуженным, но и подлым.

Ну вот, а теперь еще кто-то убедился, что ее муж — паяц.

— Что?

Шпага вскочил и со злобой подбежал к жене, что прямо-таки поразило Валенцано — в студии Шпага даже с простыми помощницами обращался деликатнейшим образом, словно это фарфоровые статуэтки.

— Что ты знала?

— Что тебе хотят навредить. Лупис сказала, что ты сейчас в самой критической фазе.

— Кто хочет мне навредить?

— Этого она не открыла.

Шпага деланно захохотал. Конечно. Взяла и не сказала, эта корова. Приходит, раскидывает свои гнусные сети, а потом, мило так, предупреждает — ваш муж в ловушке. Тут он, к собственному удивлению, понял, что в самом деле поверил предсказаниям старухи в дурацком полутраурном платье. До сих пор он в душе обвинял эту ведьму лишь в наглости, не решаясь признать, что она — вестник несчастья. А вот теперь это подтвердилось.