Зарубежный детектив - 88
Шрифт:
— Но что она, черт побери, в точности сказала?
— Что в созвездии Близнецов и Марса наступила критическая фаза. А это грозит тебе неприятностями на весь цикл, который начался сегодня.
— Разрешите посмотреть? — робко сказал секретарь Валенцано, протягивая руку к письму. Пока он заметил лишь, что автор письма даже не прибег к печатным буквам.
Шпага неохотно протянул ему письмо и спросил:
— Они хоть сказали, где сейчас находится Пьерантони?
— Нет. У него сегодня свободный день. Но они постараются его разыскать.
Валенцано сразу отметил,
Все же Валенцано не рискнул высказать свои умозаключения, ведь Шпага, несомненно, принял угрозу всерьез и сильно испугался.
Но за него это сказала Паола.
— Да нет же, это просто глупая шутка.
— Еще бы, тебе-то самой ничего не грозит! В крайнем случае рискуешь стать вдовой, веселой вдовой.
Он сбросил с колен морду Балайки, которая удалилась, крайне обиженная полным пренебрежением к ее ласковому участию.
— Помните, однажды Лючии тоже угрожали смертью, — сказал Валенцано, пытаясь успокоить Шпагу.
— При чем тут это? Тогда ничего не случилось потому, что девочку тщательно охраняли, — мгновенно возразил Шпага. Он с досадой вспомнил, как на целую неделю Пьерантони превратил виллу в настоящую крепость.
— А я уверена, что и тогда письмо написал любитель глупых сенсаций. Если у человека столь подлые намерения, он наверняка не станет сообщать о них заранее.
Изложив свою точку зрения, Паола снова села в кресло напротив балконной двери, и борзая сразу подбежала к ней и стала ласкаться.
Шпага невольно сравнил нынешнее обидное равнодушие жены с той истерикой, которую она закатила, когда прибыло письмо с угрозой убить дочку. Им пришлось потом отправить Лючию в швейцарский колледж, лишь бы Паола наконец успокоилась.
Прежде чем стать его женой, Паола была одной из его горячих поклонниц, начинавших вопить, едва он появлялся в студии. И вот всего за шесть лет обожание сменилось полным равнодушием, даже враждебностью. Шпага никак не мог себе объяснить этой метаморфозы, считая, что и в семейной жизни он неизменно вел себя образцово, был прекрасным мужем.
«Вот кто изменился, так это Паола. Сразу после замужества она стала обвинять его в душевной черствости. Иными словами, в том, что для него важнее всего итальянское радиотелевидение. Ей и в голову не приходило, что Джанджиджи Шпагароло стал любимым ведущим Жаном Луи Шпагой только потому, что он всячески ублажал зрителей, а уж если ты скачешь на льве, то держись. Упадешь — разобьешься в кровь».
Шпаге казалось, что Паола должна была понимать, нет у него времени и сил для долгих вечерних чаепитий и бурных страстных ночей. Может он хоть дома, черт возьми, наконец, расслабиться!
Тогда незачем было жениться, возражала Паола.
Да, но жена нужна. Это и престижно, и защищает от безумных выходок кретинок, готовых любой ценой окрутить тебя.
К тому же вначале он Паолой всерьез увлекся,
— К нам идет Пьерантони, — объявила Паола, которая через стеклянную дверь следила за маневрами машин, своими желтыми огнями пронзавшими туман.
Теперь она с любопытством смотрела, как Пьерантони вышел из машины, подошел к «феррари» мужа и провел рукой по капоту. Бедный полицейский лейтенант, ему, привыкшему к служебным «джипам», редко случалось видеть подобные роскошные «коляски». А сам он подъехал даже не на «джипе», а на «фольксвагене» времен всемирного потопа!
Между тем, вот такого Пьерантони она могла бы и полюбить. Он ничего из себя не строит, и ему, верно, начхать на популярность и на большие деньги. Она заметила, что на Джиджи он всегда смотрит с жалостью. На нее же с интересом. А какие у него красивые глаза! Не то что выцветшие глазки Джиджи. Об этом, еще молодом, приятном с виду, сдержанном лейтенанте она почти ничего не знала. Он с год тому назад женился. Интересно, кого он взял в жены. Спрашивать об этом Джиджи бесполезно; все, что не касается его лично, Джиджи не интересует. Она порадовалась, что на ней серый пуловер, обнажающий шею и приоткрывающий грудь, которая словно магнитом притягивает к себе взгляды мужчин.
У входа в дом Пьерантони внезапно помахал ей рукой.
Она улыбнулась в ответ и пошла ему навстречу. Но Джиджи ее опередил.
— Как хорошо, что вы пришли, Пьерантони. Входите, входите.
Шпага сразу приободрился. Этому полицейскому можно будет объяснить ситуацию. А главное, теперь тот примет нужные меры.
— Вот, посмотрите.
Снова, черт возьми, чужой человек прочтет, что его назвали «паяцем». Да, но полицейские же исповедники, утешился он. Пьерантони разглядывал лист на свету. Что он там надеется увидеть? Самая обычная почтовая бумага.
— Это первое письмо такого рода? — спросил Пьерантони.
Шпага повернулся к секретарю.
— Первое, — подтвердил Валенцано.
— А где конверт?
— Ах да, конверт! Он у вас, Валенцано?
— Я вручил вам письмо нераспечатанным, синьор Шпага.
Стали искать конверт. И наконец протянули Пьерантони белый прямоугольник. Только этот конверт по размеру соответствовал листу, сложенному втрое. Адрес на конверте был выведен черными печатными буквами.
— Адрес точный. Почерк уверенный. Составил человек, привыкший писать письма, — сказал Пьерантони. — Скорее всего женщина.
Он сравнил конверт и лист.
— Видите, почерк совпадает. А эти «ф» просто артистичны. Да и «ц» выглядит красиво. — Шпага впился полицейскому лейтенанту в лицо. «Неужели это он в насмешку?» Но Пьерантони был совершенно серьезен.
— Помните, вашей дочери тоже грозили? Тогда явно писал какой-то шизофреник. Тут совсем другой случай.
— Это просто шутка, не правда ли? — обратилась к нему Паола.
Пьерантони закусил губу. Его не на шутку встревожило это: «Ты обречен». Тут возможны серьезные неприятности.