Заседание рейхстага объявляю открытым

Дорнеманн Луиза

В письме к Элен Анкерсмит от 7 сентября Клара Цеткин пытается кампанию за свое освобождение перевести на более принципиальный и, так сказать, боевой путь, надеясь, что содержание посланного в Голландию письма станет достоянием широкой общественности.

«Дорогой мой друг Элен, простите, что пишу Вам только сейчас,— так начинается это письмо,— мое молчание находится в противоречии с моими чувствами. Навряд ли о ком-нибудь из моих друзей я вспоминаю так часто и так задушевно, как о Вас. Нас объединяют не только одни и тс же идеи и общая работа. Лично Вы — близкий мне человек, как немногие. Несмотря на это, письмо к Вам я откладывала со дня на день. Так уж получается: то, что я хотела и должна была бы Вам сказать, об этом теперь я писать не могу. Остается, таким образом, только личное. А Вы, дорогая

Элен, меня поймете и иочувствуете: мне неприятно вновь и вновь говорить о себе. Я уже вынуждена была более чем достаточно предаваться этому занятию и еще должна буду делать это, чтобы перестали тревожиться мои близкие и успокоились друзья, которые, к сожалению, слишком много внимания уделяют моей персоне и моему здоровью. Ах, дорогие мои! Разве мало того, что я здесь в камере вынуждена целый день заниматься только самой собой? Современные тюрьмы устроены так высокогигиенично, что ии одна птичка не сможет подлететь к вашему окну, пи один паучок не осмелится соткать свою паутинку в уголке вашей камеры. И все, что я читаю, изучаю, доставляет радость и приносит пользу прежде всего лишь мне одной. Смогу ли я всем этим быть полезной другим — так, как я хотела бы? Это вопрос, от которого я пытаюсь отмахнуться сегодня, но он все равно всплывет завтра.

Дорогая Элен, знаю, что лично Вы и все остальные — мои преданные друзья. Все, что вы можете для меня сделать, вы знаете и это делаете: продолжаете работать в том же направлении, непоколебимо и бесстрашно, несмотря на то, что вражеские силы временно вывели меня из строя. Мне пет нужды заверять вас, что, несмотря ни на что и наперекор всему, я полностью остаюсь такой, какой была. Полагаю, я честно сдержала данное вам слово. Спокойно и хладнокровно несу я все последствия совершенного, более того, на душе у меня радостно. Из-за всего, что произошло со мной, я отнюдь не чувствую себя несчастной или мученицей, все случившееся со мной я воспринимаю как разумеющееся само собой, ибо я действовала, как велел мне мой «внутренний голос».

Если же я о чем-либо и сожалею, то о том, о чем пишет Конрад Фердинанд Майер в стихотворении «Гуттен» (Ульрих ван Гуттен.— Прим, перев.):

Как жалок день без битвы и сраженья!

Как жалок меч, таящий мощь свою!

Но более всего достойно сожаленья,

Что не был втрое я отважнее в бою!

Что касается моего положения и того, как будут развиваться события дальше, это столь же туманно, как пути провидения. Я готова ко всему, и ничто меня не испугает.

Отдаю себе отчет в том, в каком я долгу и перед моими убеждениями, и перед всеми вами. Разумеется, все мои недуги со мной, но в общем здоровье мое не хуже, чем оно было последние недели дома... Я делаю, что могу, для того, чтобы экономить и накапливать силы под девизом: «Бороться никогда не поздно!»

Я обеспечена питанием и занятием, много читаю, в основном изучаю литературу и философию. С мелкими неприятностями моего положения мне помогает справляться мое чувство юмора, с большими горестями — мое мировоззрение. Оно было бы пустышкой, если бы не обладало такой силой.

Есть у меня одно желание, да, да, мой милый друг, желание, относящееся к Вам. Так хотелось бы еще хоть разок побыть с Вами, как в те незабываемые дпи, когда Вы так нежно и ласково, так по-матерински обо мне заботились, с Вами, которая так стремится жить согласно своим убеждениям. Но, конечно, ото желание еще долго, долго останется всего лишь мечтой».

12 октября 1915 года Клара Цеткин вновь на свободе. Под давлением миролюбивых сил Клару освобождают из-под ареста ввиду ее болезненного состояния под залог, внесенный издателем Дитцем. Таким путем и правление партии рассчитывало как-то выйти из положения, в какое оно было поставлено массовыми протестами со стороны женщин. Обвинение, однако, осталось в силе, равно как и второе, предъявленное «в связи» с «Интернационалом». Но в конце концов, какое это имело значение! Самое важное заключалось в том, что Клара Цеткин снова могла работать, и без долгих размышлений она вновь вступила в «войну против войны».

Временно на свободе

Клара

Цеткин вновь в Зилленбухе и — свободна. Или все же не свободна? Два процесса повисли в воздухе, она обязана постоянно проверять состояние своего здоровья у окружного врача, в любое время ее могут снова подвергнуть аресту. К тому же Клара больна гораздо серьезнее, чем хотела в том признаться, находясь в тюрьме. Врач требует полного покоя и щадящего режима. Но какой врач мог бы удержать в состоянии покоя такого страстного борца, причем в такое время, когда ее силы так нужны!

Она завалена грудами газет, кипами материалов и писем, ждет от штутгартских социалисток (товарищей, навещающих ее в Зилленбухе, немедленно арестовывают) исчерпывающей информации о происходящих событиях, о них в тюрьме до нее доходили только туманные намеки. Особенно интересовала Клару Международная социалистическая конференция, проходившая с 5 по 7 сентября 1915 года в швейцарском городке Циммервальде, в которой приняли участие 38 делегатов из воюющих и некоторых нейтральных стран. Узнала опа также о письме, с которым обратился к конференции солдат нестроевого рабочего батальона Карл Либкпехт, не имевший возможности лпчпо прибыть в Швейцарию. Он настаивал, чтобы конференция заняла бескомпромиссную, непреклонную линию по отношению к предательской позиции правых социал-демократов, а их лозунгу «гражданского мира» с империалистами противопоставила лозунг гражданской войны.

Тем самым его точка зрения сближалась с позицией В. И. Ленина, который в своем проекте предложенной конференции резолюции требовал решительного отмежевания от социал-шовинистов и выдвинул лозунг превращения империалистической войны в войну гражданскую, что означало требование повести борьбу за свержение империалистических правительств, развязавших и продолжающих войну.

Однако — и это стало известным Кларе — оба представителя группы «Интернационал» не голосовали за предложение В. И. Ленина, опасаясь разрыва с присутствующими на конференции центристами. Вероятно, и Клара Цеткин— это видно по содержанию номеров газеты «Гляй-хайт», выходивших до ее освобождения от работы в газете в мае 1917 года,— отнюдь еще не пришла к ясной и четкой позиции Карла Либкиехта. Она тоже ошибочно опасалась открытым разрывом с центристами затруднить проведение революционной работы в массах трудящихся.

Конференция, на которой была избрана международная социалистическая комиссия с местопребыванием в Берне, дала ей новый импульс. Клара Цеткин чувствовала: движение развивается, идет вперед. Вновь взяла она в свои руки руководство газетой «Гляйхайт», положение дел в которой доставило ей во время пребывания в тюрьме много тревог, и прежде всего стремилась наладить связь со своими друзьями в Берлине.

Но там Клара нашла только чету Мерингов. Роза Люксембург еще находилась в тюрьме, Карл Либкнехт на фронте, а с 8 ноября 1915 года в госпитале из-за полного истощения в результате напряженной политической деятельности. С середины ноября его поместили в госпиталь в Берлине, в район Шёнеберг, что облегчило переписку с ним. Карл Либкнехт также предпринимал все для того, чтобы как можно быстрее связаться с Кларой. В ней он видел руководителя огромной массы трудящихся женщин, работа с которыми — Карл много думал об этом — приобретала особо важное значение для успешной борьбы против войны. Дело в том, что теперь все большее количество женщин работало на предприятиях военной промышленности. Конечно, Клара также это учитывала. Кроме того, Карл Либкнехт, естественно, стремился немедленно связаться со своим старым, глубоко почитаемым другом, тем более что берлинские социалистки тревожились о ее судьбе.

«Дорогой друг мой, Клара! Не знаю, дошли ли до Вас остальные мои письма и пр., но я был счастлив узнать, что состояние Вашего здоровья улучшилось,— писал он ей из Шёнеберга 29 ноября.— Так должно продолжаться и впредь, как ради Вас самой, так и ради всех нас. Ваше здоровье — драгоценное достояние человечества, доверенное Вашему управлению. Вы осуществляете его вместе с Вашими близкими, при содействии заботливых и добросовестных врачей, н ему сопутствуют паши самые горячие и добрые пожелания. Вы же и в этом важном вопросе, конечно, окажетесь на высоте, не будете, не сможете унывать... А как бы Вы отнеслись к курсу лечения в Моптрё или Веве?