Заставь меня жить
Шрифт:
Несчастная газетёнка - это вообще отдельная история. Возмущению директора нет предела, когда в одно октябрьское утро по другую сторону ворот появляется целая толпа репортёров с объективами колдокамер и блокнотами. При попытке прогнать их они возмущаются, требуя «предоставить им доступ к Гарри Поттеру с целью получения у него интервью». С огромным трудом преподавательскому составу удаётся выпроводить журналистов. Такого хамства стены этого замка, пожалуй, ещё не видели.
Зато статья, вышедшая следующим утром на первой полосе газеты, ни для кого не становится неожиданностью. В ней поливается грязью и Дамблдор, и я сам, и школа в том
Правда, далеко не все придерживаются того же мнения.
Апогей сумасшествия приходится как раз на середину октября, когда перед ужином директор выступает с речью, общий смысл которой заключается в том, что он не допустит проникновения министерских козней в Хогвартс. По столам проходит нехороший шепот, пока слова одного из Слизеринцев не перекрывают общего гула:
– Пусть уж Гарри Поттер покажется журналистам, а не будет прятаться за спиной директора, или он просто так носит звание Избранного?
Тишина, которая воцаряется после этих слов, не свойственна даже кладбищу в ночное время.
Возможно, это становится моей роковой ошибкой, а может, приносит временное спасение, но я взрываюсь. Со звоном уронив вилку на тарелку, резко вскакиваю на ноги и с горячностью произношу, не очень громко, но тишина и высокий сводчатый потолок играют мне на руку:
– Как легко говорить о моей Избранности вам, никоим образом не соприкоснувшимся с этой проблемой! Легко тыкать в меня пальцем, обвинять, обзывать! Даже завидовать!
– злобный взгляд в сторону Слизеринского стола.
– Думаете, я рад тому, что меня считают Избранным? Думаете, это так здорово? Если кому-то из вас хочется, то я с радостью поменяюсь местами с любым желающим, только подумайте: вы готовы стать жертвой номер один в списке Пожирателей Смерти? Готовы потерять своих родителей? Готовы распрощаться со спокойной, обычной жизнью ради сомнительной славы?..
Тишина, что была до этого - ничто по сравнению с той, что повисает сейчас. Ни единого шороха, ни малейшего шума чьего-либо дыхания. Глухое эхо растворяется где-то под зачарованным потолком, где сейчас плавают свинцовые тучи, а наэлектризованный воздух наполняется почти осязаемым напряжением.
Перешагнув через скамейку, быстрым шагом покидаю Большой зал под аккомпанемент невыносимо-громких отголосков моих шагов.
Закрыв массивные двери, приваливаюсь к ним спиной, запрокидываю голову вверх. Срываю очки с лица, с силой сжимаю переносицу. Участившееся сердцебиение никак не желает униматься.
Если так и будет продолжаться, то я превращусь в законченного психопата. Как только ещё бокалы не полопались на преподавательском столе? Видимо, слишком далеко стояли, потому что злость во мне была неописуемая. Правда, она практически сразу сменилась горьким отчаяньем.
Почти Безголовый Ник, проплывающий мимо по воздуху, провожает меня долгим печальным взглядом, а я шумно выдыхаю, пропуская волосы сквозь пальцы.
Впоследствии данный случай принёс почти феноменальный результат: меня перестали задевать. Слизерин не в счёт. А так - ни единого выпада в мою сторону, ни единого плохого слова. В принципе,
Ко мне больше не относятся так, как это было раньше, за исключением близких друзей, хотя и здесь появляются свои ощутимые изменения. Мы разучились радоваться, разучились смеяться. Даже редкие вылазки в Хогсмид с его магазинами сладостей и сливочным пивом в «Трёх мётлах» - ничто не может вернуть того былого задора и веселья, какое было в прошлом учебном году.
Я очень надеюсь на Рождественские каникулы, предвещающие поездку в Нору - Рон ещё в сентябре сказал мне, что Молли очень ждёт меня к ним на Рождество. Я даю обещание, что приеду, хотя никак не могу отделаться от жуткой мысли о том, что это будет первый праздник без родителей.
С грустью вспоминаю наш дом зимой, увешанный мерцающими разноцветными огнями, полный гостей и близких людей, традиционный рождественский пудинг, миниатюрных летающих Санта-Клаусов, подарки и особенную тёплую атмосферу, свойственную только Рождеству. Как жутко жить и не знать, что когда-то всё то, что было тебе дорого, оборвётся в одно мгновение.
На днях я получаю письмо от Сириуса, испытывая неземное чувство облегчения от того, что с крёстным всё в порядке. Оказывается, сейчас он живёт у родителей Рона. Как и обещал, он делится со мной историей о Лестрейнджах, я же, в свою очередь, спешу пересказать всё это ребятам.
– То есть Сириус утверждает, что Лестрейнджи практически сразу после окончания школы уехали в Албанию?
– лицо Гермионы недоумённо вытягивается, в то время как Рон и Невилл внимательно изучают содержание письма.
– Да, а что тебя удивляет?
– я перекатываю в ладонях пустой стакан из-под тыквенного сока, вопросительно глядя на подругу.
Сейчас около восьми вечера, час назад закончился ужин, и мы решаем остаться в Большом Зале. Здесь мало людей: только два человека за столом Рейвенкло - так что наша компания остаётся вне досягаемости для чужих ушей.
– Я так понимаю, Беллатриса, окончив Хогвартс, выходит замуж за Рудольфуса и по прошествии полугода уезжает вместе с ним в Албанию к тому самому Леотриму?
– я утвердительно киваю, и Гермиона, заправив прядь волос за ухо, продолжает рассуждать.
– Тогда почему же Том отправляется вслед за ними только спустя полтора года? Как такое возможно? Они же очень тесно общались ещё в Хогвартсе - и тут вдруг разбегаются в разные стороны.
– Видимо, на то у него были свои причины… - медленно произносит Рон, передавая письмо Невиллу, устало трёт глаза и, подперев подбородок ладонью, спрашивает.
– Меня больше интересует, как по возвращению в Лондон ему удалось семь лет оставаться в тени, а потом резко объявиться? Спрашивается, где он был всё это время? Прятался под мантией-невидимкой?
Невилл усмехается, да и я невольно расплываюсь в улыбке, которая быстро сходит с моего лица в миг, когда Гермиона недовольно шикает на нас и, сложив ладони на столе, с крайне серьёзным видом заявляет:
– Нам нужен кто-то, кто сможет рассказать обо всём этом подробнее.
– Ещё скажи, чтобы мы съездили к Леотриму, вдруг к нему память вернулась, - вздыхает Невилл, возвращая мне письмо.
Какое-то время мы молчим, на лице каждого из нас отражается бурная мозговая деятельность. Мои мысли возвращаются в лето, если точнее - в день моего знакомства с Лестрейнджами. До сих пор помню слова бармена Ларри о Беллатрисе: «Опаснее её, пожалуй, только сам Тёмный Лорд».