Застава на Аргуни

Иванов Николай Федорович

— Часа полтора.

— Чего же вы тень на плетень наводите? — обозлился лейтенант.

А те двое уже вывели лошадь на берег. В стороне, около продовольственной лавки, Торопов разглядел трех разговаривавших японцев. Они так неестественно жестикулировали, что лейтенант понял: это они делали для вида, а сами наблюдали за ним, за пограничниками.

Торопов приказал Желтухину:

— Привяжите своего коня на видном месте. Будьте наготове!

Остерегаясь, как бы японцы не сфотографировали передачу коня и не сфабриковали какой-нибудь фальшивки, Торопов расстегнул

кобуру маузера, прикрыл лицо рукавицей и пошел к границе. Человек, который вел Пантеру, стеганул ее хворостинкой. Пантера, словно обрадовавшись, заржала и побежала к лошадям пограничников.

Торопов вернулся на дозорную тропу и распорядился:

— Вы, товарищ сержант, вместе с Павличенко останетесь здесь. Как только стемнеет, заметите следы и возвращайтесь на заставу. А вы, товарищ Морковкин, проверьте, нет ли под седлом листовок или еще чего-нибудь.

Лейтенант проворно выбежал на берег, отыскал в лесу телефонную розетку, вынул из дупла трубку, сообщил Панькину о случившемся.

Листовок под потником не оказалось. Торопов и Морковкин возвратились на Стрелку. Вечером на боевом расчете сержанту Желтухину и рядовому Морковкину было объявлено взыскание.

Пантеру поставили в карантин, а провинившихся отправили в комендатуру на гауптвахту. Вскоре выяснилось, что Пантера заражена сапом. Так молодые стрелкинцы впервые столкнулись с коварством японцев.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Прошло несколько дней.

Как-то под вечер в казарму влетел Валька Дудкин и прямо с порога крикнул:

— Братцы, наш Митюха заявился!

Возвратившийся с гауптвахты Морковкин приветственно вскинул над головой руку и простуженным голосом пробасил:

— Здорово, парнищи! Как вы тут? Все живы-здоровы?

— Мы-то что! Рассказывай, как ты там?..

Бойцы тесно окружили Морковкина, жали наперебой ему руку, хлопали по загривку, толкали в бока, смеялись. И хотя все понимали, что наказание им вполне заслужено, — шутка сказать — потерять боевого коня! — они искренне сочувствовали Митьке. Глядя со стороны, можно было подумать, что стрелкинцы встречали друга, который только что вернулся с опасного задания.

— Ну и как? — допытывался Слезкин, которому не терпелось узнать подробности о гауптвахте.

— Ничего… Жить можно… Тот не солдат, кто там не побывает! — бравировал Митька, победоносно поглядывая на товарищей.

— Оно и видно, что «ничего». Морда-то вон как расплылась! Небось, отоспался на «губе»? — шутил Павличенко.

— Везет человеку — ничего не скажешь! — задумчиво поддакивал Дудкин. — Любит его, что ли, начальник?

Морковкин настороженно глянул в голубые, светящиеся озорством глаза связиста.

— Это почему же — любит?

— Как почему? — Валька украдкой подмигнул товарищам. — Стоило по тревоге выскочить без штанов — начальник тут как тут: объявляет благодарность перед строем! Угробил Морковкин коня — опять повезло. Другому бы после этого житья не было, а ему пятидневный «отпуск» дали. Плохо ли?

Митька, перегнувшись через спинку кровати, потянулся за полотенцем и озлобленно хмыкнул:

—

Да, хорош отпуск! Черт бы ему был рад!

— А что, неужели не понравилось отдыхать в тепле в такую стужу? — не унимался Дудкин.

Митька резко выпрямился.

— Валяй попробуй! Кубометров по десять в день дровишек испилишь — не захочешь и отдыха. Я так намахался, что и теперь хребтину не могу разогнуть, — признался он откровенно.

— Чепуха! Еще раза два-три побываешь, — привыкнешь! — утешил Валька и, сладко потянувшись, добавил: — Мне бы, что ли, хоть разок туда угодить!

— Не беспокойся, угодишь еще. Все впереди, — сказал Павличенко улыбаясь. — У нашего начальника не заржавеет. Он давно уже к тебе приглядывается.

Бойцы засмеялись.

…Связист Валентин Дудкин на Стрелке появился месяца на три раньше пополнения. До этого он служил в отряде, работал телефонистом на коммутаторе. Но потом провинился и для исправления был «сослан» на одну из самых отдаленных застав.

Когда Торопову сообщили, что к нему командируется для использования линейным надсмотрщиком Дудкин, он обрадовался. Худо ли иметь собственного связиста? Какой начальник откажется от такого предложения? Торопов даже не поинтересовался, за какие грехи Дудкин попал в число «опальных» и почему он удостоен чести быть назначенным именно на его заставу.

Первое знакомство со связистом произвело на Торопова приятное впечатление. Ему понравилась щегольская выправка Дудкина, его подтянутость и четкость, переходящие в лихость, которая свойственна большинству кадровых служак. И хотя Дудкин был первогодком, но аккуратно заглаженные складки на гимнастерке и брюках, сияющий белизной подворотничок, ярко начищенные пуговицы, сапоги, отливающие блеском антрацита, говорили о том, что он умеет следить за собой. Любуясь Дудкиным, Торопов решил при случае поставить его в пример своим бойцам.

Синие с длинными ресницами глаза, ямочки на щеках, мягкий, бархатистый голос придавали связисту удивительное сходство с девушкой. В его светлом, полном любопытства взгляде было столько кротости и смущения, а в неторопливых и плавных движениях столько женственности, что за ним сразу же установилась кличка «Мотя».

Несколько дней Дудкин прилежно нес службу. Торопов даже отметил его старательность перед строем. И вдруг Кукушкин пришел жаловаться на Дудкина. Связист отказался идти на кухню чистить картошку. Торопов предупредил Дудкина, что в следующий раз за неповиновение старшине накажет в дисциплинарном порядке.

Но не прошло и дня, как Дудкин снова вступил в пререкания с Кукушкиным.

Старшина, обозленный непокорностью связиста, начал следить за каждым его шагом и однажды, когда Дудкин поехал на соседнюю заставу проверять телефонную линию, «застукал» его спящим под кустом.

Торопов объявил Дудкину выговор.

И так пошло. Что ни день, то новая выходка. То Дудкин не почистил оружие, то уехал на расковавшемся коне, то надерзил кому-нибудь из младших командиров, то еще что-нибудь. Репутация благовоспитанного парня, установившаяся было за связистом, начала рушиться…