Заставлю вспомнить Русь...
Шрифт:
— Каким же образом тебе удалось предотвратить нападение ромеев и хазар? — поинтересовался Игорь. — Заплатила кагану золота больше, чем посулил ему император за помощь в войне с Русью?
— Нет. Хазарская конница уже была сосредоточена у Белой Вежи и вторглась бы на Русскую землю прежде, чем мои посланцы достигли Итиль-кела и встретились с каганом. Я поступила так, как только и могла поступить в моём положении — вбила клин между ромеями и хазарами, заставив патрикия Варду разорвать соглашение со степняками о совместных боевых действиях против Руси. А оставшись без союзника, каган не осмелился начинать войну в одиночку.
— Но как ты смогла вбить клин между императором и каганом? Когда дело пахнет богатой добычей, союз таких хищников нерасторжим, против него бессильны прежние разногласия и обиды.
— Знаю. Поэтому сделала так, чтобы союз между Новым Римом и Хазарией стал выглядеть не
— Не понимаю тебя. Христианский владыка, судя по твоим словам, — это император Византии, иудейский — каган Хазарии, а кто христианская правительница?
— Я, — спокойно сказала Ольга и, сунув руку за вырез платья, вытащила оттуда небольшой серебряный крестик на такой же цепочке и показала его Игорю. — Чтобы разрушить сговор императора с каганом и спасти Русь от их вторжения, я стала христианкой, духовной сестрой императора и патрикия Варды. В результате они не посмели поднять оружие на свою сестру по вере, тем паче вкупе с каганом-иудеем.
Несколько мгновений Игорь рассматривал православный крестик, который впервые в жизни видел так близко, затем брезгливо скривил лицо. В его глазах, из которых до сих пор не исчезло выражение отрешённости, мелькнул гнев, повернувшись от окна, он оказался лицом к лицу с Ольгой.
— Что ты сказала? Повтори! Повтори громче, ибо я не верю своим ушам! Повтори скорей! Я жду!
— Чтобы разрушить сговор императора-христианина и кагана-иудея, не допустив их нападения на Русь, я была вынуждена принять христианство, — так же спокойно ответила Ольга. — Отныне я христианка, и законы стародавних русских богов не властны надо мной. Это та цена, которую мне пришлось уплатить, чтобы ты возвратился в прежний Киев, а не на его пепелище, чтобы вскоре увидел своего сына, а не справлял тризну по мне и не появившемуся на свет нашему ребёнку...
Но Игорь уже не слушал Ольгу.
— Как ты посмела отступиться от веры предков? — почти кричал он. — Как могла предать наших богов и открыть душу и сердце чужому Христу? Ты, великая русская княгиня, моя жена, стала христианкой! Ромеи силой и хитростью пытаются навязать нам своего Христа, однако Русь успешно противится этому, а ты добровольно отреклась от родных богов-покровителей и стала служить чужеземным...
Ольга не оправдывалась. Потупя голову, она слушала гневную речь мужа, с трудом веря, что всё так счастливо для неё складывается. Ярость Игоря была вызвана тем, что она, став христианкой, не только предала старых языческих богов, но бросила тень на него как на мужа, чьё мнение по данному поводу не сочла нужным узнать, и как на великого князя, водившего с именем Перуна дружины русичей против империи Христа, которая под знамёнами с его ликом причинила Руси столько кривд и горя. Игорь расценивал вероотступничество Ольги как её личное дело, как поступок, касавшийся только их двоих, мужа и жены, когда недобрая слава одного из них ложится чёрным пятном на доброе имя другого. Игорь не смог понять самого главного и наиболее для себя опасного. Она, великая княгиня, бросала открытый вызов всей языческой Руси, олицетворением которой был он, великий князь, она, которой вскоре суждено было стать матерью княжича-наследника, могла воспитать его не отважным внуком Перуна, а послушным слугой Христа. Выдвинь Игорь против Ольги эти обвинения, ей сейчас пришлось бы очень трудно, а в обычной перебранке между мужем и женой, кем бы они ни были, чаще всего верх одерживал не тот, кто прав, а тот, кто хитрее, изворотливее и изощрённее в словесных премудростях. В семейных ссорах она не намерена уступать Игорю!
— Спрашиваешь, как могла я поверить, что хазарская конница двинется на Русь, а не поскачет против войск багдадского халифа на Кавказ? — не сказала, а скорее прошипела Ольга. — А как ты поверил в то, что император Нового Рима поплывёт в тёплые моря, а не станет поджидать тебя со всем своим флотом на пути к Царьграду? Хочешь знать, почему я позволила убедить себя, что корабли патрикия Варды собираются подняться по Днепру и осадить с пехотой из Климат Киев, а не поджидать в Сурожском проливе тебя? А как тебе взбрело в голову, что в днепровском лимане тебе устроена хитроумная ловушка, когда там было всего-навсего восемь ромейских кораблей, выставленных напоказ для таких глупцов, как ты со своими воеводами, которые от их вида удирали до Сурожского моря? Говоришь, что у женщин волос длинный, а ум короткий? А каким был твой ум, когда боги у Перунова источника на Лысой горе и воеводы на раде предупреждали тебя о грядущей
Подняв глаза, Ольга увидела, как побагровело лицо Игоря, как закусил он от ярости губу, как с хрустом сжались в кулаки его пальцы. Не договорив, Ольга придержала язык.
Зачем она уподобилась мужу, впавшему в неистовство там, где это совершенно ни к чему? Впрочем, Игоря как раз и можно понять: его душу ещё жжёт позор недавнего поражения, и сейчас он, пользуясь подвернувшимся удобным случаем, выплёскивает на неё всю накопившуюся в нём злость. Но даже будь дело иначе, разве одерживает умная жена верх над мужем, отвечая грубостью на грубость, оскорблением на оскорбление? О нет, чтобы одержать победу над самым грозным мужем, у неё имеется совсем другое оружие — показное послушание и притворные ласки. Почему забыла она об этом безотказном оружии, которое так помогло ей совсем недавно, когда Игорь убрал стражу от её покоев? Надо прибегнуть к нему и сегодня.
Прежде чем Игорь успел что-либо ответить на её обличительную речь, Ольга обняла его за плечи, прижалась грудью. Запрокинув голову, посмотрела ему снизу вверх в глаза, тихо, взволнованно зашептала:
— Любый, о чём мы говорим? Так ли должны вести себя муж и жена, избежавшие стольких бед и встретившиеся в добром здравии? Зачем бередим ещё не зарубцевавшиеся раны, копаемся в горьком прошлом, ежели нужно думать о будущем? Не только о нашем, но и его будущем. — Ольга обхватила кисть правой руки Игоря, стала водить её ладонью по своему заметно округлившемуся животу. — Чувствуешь его? Скоро он будет с нами, и ты станешь готовить себе наследника, продолжателя дел своих.
Не прекращая гладить Игоревой ладонью свой живот, Ольга ткнулась лицом ему в грудь, заговорила, едва сдерживая рыдания:
— Ты укоряешь меня, что я напрасно приняла новую веру, поскольку Руси не страшны ни ромеи, ни хазары, ни их союз. Ты убеждён, что, даже захвати вороги Киев, они никогда не завоевали бы Русь, раскинувшуюся от Русского до Варяжского моря и от Карпатских гор до Дикой степи. Ты прав, сегодняшней Русской державе не опасен никакой неприятель, вздумавший не ограничиться набегом за добычей, а покорить её своей власти. Но, принимая новую веру, я думала не только о судьбе Руси, но и нашего ещё не увидевшего свет ребёнка, будущего княжича-наследника. Что стало бы со мной и, значит, с ним, возьми вороги Киев и захвати окрестные Полянские земли? Кому и где я нужна, ждущая ребёнка и, следовательно, не способная организовать борьбу с вторгнувшимися чужеземцами? А коли этого не могу сделать я, великая княгиня, этим занялись бы другие князья, например, Древлянский, Полоцкий, Новгородский. И когда один из них, взявший остальных князей под свою руку, изгнал бы ворога из пределов родной земли и прослыл её избавителем, думаешь, он вспомнил бы обо мне и нашем сыне и пригласил нас, как твоих законных наследников, на стол великих киевских князей? Нет, он занял бы его сам! Ты мыслишь иначе?
Игорь молчал, и ободрённая Ольга, прерывая изредка речь тихими всхлипываниями, продолжала:
— Не ведаю, смирились бы с властью нового самозваного великого князя его бывшие сподвижники или затеяли междоусобицу за верховенство над Русью, но в одном убеждена твёрдо — роду Рюриковичей на столе великих киевских князей наступил бы конец. Принимая христианство, я спасала не столько Русь, которая устояла бы перед любым недругом, сколько власть Рюриковичей над Киевом и всей Русской землёй! Я сберегала нашего будущего сына и всех тех, кто должен пойти от его семени! Я не позволяла замарать добрую память о всех князьях из рода Рюриков, ибо новый великий князь наверняка постарался бы втоптать в грязь все их деяния, дабы возвысить собственные. Рюрику он припомнил бы умерщвление призвавших его на княжение словенских старшин и гибель новгородского воеводы Вадима Храброго [59] , Олегу — вероломное убийство киевских Полянских князей Аскольда и Дира, тебе — неудачные походы на Хвалынское и Русское моря. Своим крещением я спасла род Рюриков от гибели м недоброй памяти о них потомков!
59
Вадим Храбрый — полулегендарный вождь новгородцев. Был убит Рюриком.