Застеколье
Шрифт:
– Что могу сказать? В общем и целом – все нормально, только лейкопения.
– Это хорошо или плохо? – забеспокоился я.
– Ну, не очень хорошо, – уклончиво сказала Машка. – Лейкопения – это снижение лейкоцитов бывает при вирусных инфекциях, при сильной интоксикации, авитаминозах. – Увлекшись, начала объяснять с назидательными нотками Елены Малышевой. – Лейкопения указывает на туберкулез, брюшной тиф, паратиф, бруцеллез, корь, сепсис. Причиной может стать цирроз печени, радиация.
После таких слов я почувствовал, как у меня заболела печень, кажется, сейчас начну кашлять, как безнадежный больной. Ну, кори, слава богу, не должно быть – переболел в детстве.
Посмотрев на мою вытянувшуюся физиономию, Машка заржала:
– Лейкопения может быть,
– Дура ты рыжая, – с невероятным облегчением сказал я. – Зачем пугать?
Машка села рядом на топчан, обняла меня, уткнулась в плечо. Я прижал ее к себе, насколько позволял живот, начал поглаживать по спине. Мне было неловко.
– Видишь, какой я у тебя трус? – пробормотал я. – Меня напугали, а теперь я тебя пугаю.
– Ты все правильно сделал. Но мог бы вспомнить, что в нашем мире тебе никакие инфекции и интоксикации не грозят. Здесь даже ВИЧ и онкология излечиваются.
А ведь точно! Вспомнив, что в Застеколье никакие хворобы мне (да и нее только мне) не страшны, я повеселел.
– Тогда зачем было вообще анализы делать?
– Считай, что это маленькая месть, – буркнула рыжая. – Целый месяц в одном помещении с незнакомой бабой жил! Думаешь, приятно слушать? Я тебя еще на гонорею проверю!
– Мог бы и не рассказывать, – надулся я.
– Дурак ты, – выругала меня Машка. – Если что–то у вас с ней было, тогда не надо рассказывать.
Ну и скажите, где же тут логика? Хотя, сделаем скидку на состояние девушки.
– Машка, а помнишь, как мы с тобой познакомились?
– Еще бы, – хмыкнула она. – Я же пошла посмотреть – кто там такой упертый.
Проснулся от цоканья. Высунул нос из палатки и столкнулся с ... чужим носиком. Маленьким, холодным и мокрым. Кроме носа на симпатичной мордочке наличествовали хитрющие глазки–бусинки, ушки и великолепный хвост. Были, конечно же, ручки–ножки (тьфу, ты – лапки) и туловище. Но глазки и хвост лучше всего. Это был не глюк, а настоящая белка. Чисто внешне не определить – мальчик или девочка. Но белка – она и есть белка, что мальчик, что девочка. Хвостатая гостья что–то настырно тараторила. Наверное, хотела познакомиться. А может, спрашивала: «Чего ты тут делаешь? Без тебя дуроломов хватало…» Честное слово, белка даже покрутила лапкой около ушка. Теперь я понял, что это девочка. Только девочки могут быть такими стервочками…
– Замечательная белочка была!
– Почему была? – возмутилась Машка. – Если бы не это, – кивнула она на живот, – я бы и сейчас могла перекинуться. Могла бы и так, но как это на мальчишку повлияет, не знаю.
– На мальчишку?!
– Эх, не хотела я говорить, – смутилась будущая мама. – Думала, сюрприз тебе сделать.
– Не надо сюрпризов, – поцеловал я Марию. – Мальчик – это замечательно. А как ты узнала, что мальчик? Разве здесь УЗИ есть?
– Конечно есть. Ну, не прямо здесь, нам он пока не нужен, а в главной Цитадели. Знаешь, сколько у нас беременных? И гинеколог есть, и акушерки. А я думала – ты дочку хочешь. Всегда казалось, что ты девочек больше любишь, чем мальчиков. Даже твои ученики жаловались – мол, Олег Васильевич девчонок жалеет, двойки не ставит.
– А когда ты моих учеников успела повидать? – удивился я. – Тем более, что я уже не учитель.
– Ну, голубчик, ты от жизни отстал. За последние полгода в Цитадель уже четверо твоих учеников пришло. Являются и говорят – мол, мы из семнадцатой школы, у Олега Васильича учились… Пришло больше, но не всем двадцать лет исполнилось. Молодых мы обратно отправляем. А сколько не смогли Переход осилить? Потолклись на поляне и ушли. Этих–то никто не считал.
– А я почему не видел?
– Так они не учиться к тебе пришли, а в пограничники, – резонно сказала Мария. – Или, как ты любишь говорить – в «стекольщики»,
– Мне бы Ярослава повидать.
– Повидаешь, только попозже. Позвоним, пусть сюда идет.
– Вроде, неудобно как–то, – неуверенно сказал я. – Все–таки, он наш князь. Подожди, а как мы звонить будем?
– Как все, по телефону. А, ты про то, что здесь спутниковой связи нет? Так проводная есть, недавно протянули.
Да, действительно. Так редко пользуюсь обычными телефонами, что стал забывать, что они есть.
– А дядя Слава перетерпит, – непреклонно сказала Машка. – Знаешь, я ему позже позвоню. А тебя откармливать нужно, тесты разные сделать.
– Так ты сама сказала – опасности нет? – воззрился я.
– От анализов хуже не будет, а сделать надо. Ну, сам посуди, тот старикашка, который тебя «живой» водой поил, мог знать о свойствах Застеколья?
– Ну, в принципе, – протянул я.
– Вот и я думаю – в принципе мог. Нет ли какой пакости? Есть у меня кое–какие соображения, но нужно проверить. Все, разговор окончен. Я как чувствовала, оладьи нажарила, из печенки.
Машка потащила меня наверх, а я не сопротивлялся. Ради такого дела, как печеночные оладьи, все остальные дела могут и подождать.
Глава 20
День начинается ночью
День начинался ночью. Это не метафора, а объективная реальность. Что–то случилось со светилом и оно светило не тогда, когда ему положено, а тогда, когда нам положено спать. (Тьфу ты, сплошная тавтология, но исправлять не стану – что написал, то написал.) Я, поначалу, грешил на часы, но Машка сказала, что здесь такое бывают. Все–таки, это не обычный мир, подчиняющийся строгим законам небесной физики и космической механики, а параллельный, где общенаучные правила не писаны. Но обитателям Застеколья – как людям, так и «мифическим» персонажам, «полярная ночь» не мешала. Поругивались, конечно, не без этого, но приспособились. Ни «офисного планктона», ни канцелярских крыс, ни в Цитаделях, ни вокруг, отродясь, не водилось, а у коров, на которых ориентировались пейзане, собственные представления о времени. Ну, а мне было все равно. Тем более, что после месяца в пещере, где приходилось высчитывать время по собственным биоритмам, да скудной пайке, такие мелочи как день или ночь, особо не волновали.
Для очистки совести прошелся по вверенной мне территории, полазал по стенам, проверил кладовые. Все то, что было нужно сделать для укрепления обороны, сделали без меня. Убедился, что все при деле (даже любвеобильный Артемка приставлен к общественно–полезному труду, выкапывая канаву), поручкался с парнями, вдоволь нацеловался с девчонками («Витька, опять первая лезешь? Ленка, не пачкай начальника помадой – от Машки, ой, от МарьПетровны попадет! Настька, не бей Олеженьку Васильича, он не виноват, что тебе разминаться не на чем!»). Деревянные стены готовы отразить первый приступ, защитники на стенах отразят второй, а запасов еды хватит на полгода. Другой вопрос – каковы будут силы нападавших? Если измерять по земным критериям, отделения мотострелков, со штатным вооружением, хватит за глаза и за уши, чтобы сжечь нашу деревянную крепость. Но от сотни цвергов отобьемся. Если их будет больше, ну, хотя бы, три–четыре сотни, то нужно эвакуировать защитников, не вступая в бой. Ну что еще? А ничего. «Белокрепь» работала, как хороший механизм и вмешиваться в ее размеренный ритм не было никакого резона. Можно было бы к чему–то придраться (скажем, почему так мало арбалетных болтов? Или,где бочки со смолой?), но зачем? Болты, как я понял – в процессе производства, а бочки помогут мало. Невелика крепостенка, можно себя спалить. Посему, не желая играть в начальника (ребятишки бы с удовольствием подыграли), я просто ушел, пожелав всем хорошего настроения. Чтобы оправдаться перед самим собой (С собой я всегда договорюсь!), решил, что роль начальника Малой Цитадели, похожа на роль капитана корабля. Если его не видно и не слышно – все хорошо.