Застывший Бог
Шрифт:
– А парни в смирительных рубашках часто заставляют по щелчку плясать матерых мужиков прошедших не одну войну? А молнии у них между пальцев часто сверкают? – Вкрадчиво возразил дед остролицому – А Прастен? Что молчишь? Да разуйте же глаза, вы, великовозрастные дурни! Или вы совсем закостенели умом?! Впрочем, – я не возражаю, проверяйте. – Согласился дед. – Но для проверки парень должен быть жив, и пройти на вторую тропу. Никогда не поздно вырвать из грядки сорную траву. А вот погубленный росток уже не оживишь. Добромир! Ты главный хранитель заветов Перуна. Неужели ты допустишь, что уберем из своих рядов самую чистую кровь за тысячи лет? Подумай о цене такой ошибки!
Добромир закусил губу.
– В твоих словах правда, Глеб...
– Подождите! – Наклонил голову Держислав. – Дело не в этом. Нужен, не нужен... Все же есть ритуал.
Дед вспыхнул.
– Я что, прошу тебя за пачку денег парня по-свойски пристроить? Обстоятельства. Особые. Небывалые. И люди – дед обмахнул рукой круги людей – как раз и расскажут всем нашим, что здесь случилось. Ситуация конечно не по нашему уставу. Но ты боец, Держислав! Не забыл еще этого на кабинетной работе? Устав никогда не может предусмотреть все. И на этот случай как раз и есть ты – и совет. Вы – командиры! Так оцените ситуацию. И примите верное решение!
– Ладно! – Держислав протянул к деду поднятую ладонь, и сжал её в кулак. – Я тебя услышал Глеб. Мы еще обсудим это. Не при всех... А сейчас действительно надо решать. – Глава оглядел остальных пятерых стоявших вблизи к нему. – Ваше мнение, господа-совет? Казначей Влатко, – что думаешь?
Помянутый Влатко, на котором скрестились взгляды развел руками.
– Доверие людей, – капитал, не хуже денег. Все держится на традициях. Сперва отступишь чуть-чуть – ничего. Отступишь второй раз – удобно. Третий шажок сделал, – все понемногу. А оглянешься, – и пути назад уже нет. Традиции нарушать нельзя. Парень не прошел. Жаль его, – он метнул на меня тяжелый взгляд – но как велит поступать закон ты знаешь.
Держислав кивнул с непроницаемым лицом.
– Опекун Томислав?
– Ты же знаешь, я снабженец. ЧМО – Человек Материального Обеспечения. Скупердяй. – Томислав коротко улыбнулся. – Ничего не надо спешить выбрасывать, – Все когда-нибудь пригодится. Даже обычный гвоздь своей дырки дождется. А тут не обычный. Не гвоздь. Глеб прав, с крайней мерой всегда успеется. Я за вторую тропу. И потом пристально наблюдать.
– Так. Писец Бестуж?
Бестуж глянул на меня, потом на деда.
– Был когда-то такой древнеримский юрист по имени Ульпиан, один из основоположников всего римского права. Он говорил: “в случае если закон противоречит справедливости, – следует предпочесть справедливость”. Он сказал это как раз к тому, что закон не может учесть всего богатства жизни. Парень не провалил испытание, – он вышел за его рамки. Я с Глебом провел парня на первую тропу. И сейчас голосую за вторую. И согласен с Томиславом, – наблюдать.
– Воевода, Прастен?
– Я не знаю что я здесь сейчас видел. – Катнул желваками тот самый сухой жилистый мужик с узким лицом, и близко посаженными немигающими глазами. – Но это точно был не Перун. Наш воинский Бог-Всеотец слабаков не любит. Не думайте, что я упертый солдафон, каким меня некоторые считают – Прастен взглянул на деда. – Но наш ритуал ведь придумали не просто так, не для садизма над парнями. Просто мы здесь заставляем их пройти то, что им все равно придется пройти на войне. И закаляем! Если парень окажется слабаком здесь – его беда. Но если слабак проявит себя уже в бою, – если он хоть на миг пожалеет врага, задумается, замешкается, не выполнит мгновенно, без колебаний, приказ – любой приказ командира! – он погубит не только себя. Он еще и многих своих сослуживцев прихватит в могилу. Проверено многократно. Кровью! Я вижу слабака. – Прастен на миг ткнул меня пустым взглядом. – Это хуже чем граната у которой не сработал самоликвидатор. Она все равно рванет, – только не по твоему желанию, а незнамо когда. Пусти таких в наши ряды, – и они разложат все, мы и пикнуть не успеем. И нас сожрут. Я этого не хочу. Поэтому голосую – парня на алтарь – и дело с концом. А ты Глеб – размяк – я это уже давно говорил. Потому и ученик у тебя получился не варягом, а дерьмом-соплежуем.
– Жрец Добромир?
– Перун – основа всему. – Сурово сдвинул брови жрец. – Всему во что мы верим. Наши ритуалы освещены веками. Традиция – это фундамент на котором стоит все здание. Разрушь фундамент, и здание рухнет как карточный домик. А разрушить
– Итак, двое за алтарь. Трое за вторую тропу. – Подвел итог Держислав.
Он задумался, задумался глубоко, и через некоторое время сказал.
– Вот вам мое слово. Мы проведем парня на вторую тропу.
– Но!... – Вскинулся Прастен.
– Проведем, – посмотрел на него Держислав. Если он действительно под рукой Бога, – время покажет. А если мы ошиблись, и он не настоящий варяг, – испытания на третью тропу исправят нашу ошибку. – Я все сказал.
Держислав повернулся к деду.
– Мы проведем его, но будет ли он сам этому рад, когда вернётся к остальным?
Дед в ответ молча развел руками.
– Чтож, – тогда проведите его. И дайте ему наше имя.
Все они смотрели на меня. Почему так мокро рукам? Тяпка описался. Ему можно, он щенок. А я... вроде сухой. Только еще щиплет глаза от недавних слез. Я прошел. Но прошел не пройдя. Может быть поэтому у меня не было радости. А может быть потому что слишком меня вымотали прошедшие минуты.
Снова была дорога в лесу освещенная путеводными огнями факелов. И хоть путь был другой, я снова попал в тот самый зал, откуда начал свой сегодняшний путь, только попал в него не с левой двери а с правой. Должно быть уходя в лес мы сделали круг... Это был тот же зал, и не тот. От мертвенного полусвета притушенных ламп не осталось и следа, – теперь они ярко горели, и зал был светел, – будто бы пройдя испытание мы все и правда возродились. Мы все – потому что когда я вошел в зал, там уже были все мальчишки, что ушли в ночь до меня. Только вот они уже были не совсем мальчишки. Ночь наложила на них свой отпечаток, переродила их. У некоторых были тени под глазами, и красные припухшие веки и носы, – следы слез. Но лица их стали жестче, а в глазах была гордость. Они свое прошли. И пройденное испытание сплотило их, они стояли, обнимая друг-друга, поддерживая. А рядом стояли их воспитатели, которые смотрели на них почти как на равных. Кого-то еще тихонько утешали, шептали что-то, но большей части не нужно было слов. Они гордились.
И тут в зал вошел я. Со щенком на руках.
Все стихло.
Они просто смотрели на меня. Все.
Молча.
Мне не было пути к ним. Это я почувствовал сразу. И никогда не будет. Никогда. Я вошел в зал, и сделав пару шагов в бок, прижался к стене. Мне нужна была поддержка, – хотя бы стены. Тямка все еще был у меня на руках, и долгота вечера сделала его тяжелым. Я прошел не пройдя... Взгляды давили на меня, почти ощутимо, физически. И я не опускал глаз, потому что опустить глаза значило признать себя в чем-то виновным, и слабым. А я уже проявил всю слабость какую мог. Я переводил взгляд от одного к другому, встречаясь глаза в глаза. Я видел в этих глазах вопрос, видел презрение, видел гнев. Их было много а я один. И я подумал что будет, если они вдруг все кинутся на меня. Но они не двигались с места, и взгляды били сильнее кулака. Вот я встретился взглядом с Карей, – вспомнил как мы поддержали дург-друга взглядами там, перед поляной. Была между нами искра симпатии. Возможно мы могли бы стать друзьями. Уже не станем... Объяснять было некому и нечего. Я мог только смотреть. Это было тяжело. Наверно в тот момент я тоже стал чуть-чуть взрослым, -другим путем, – не таким как они.