Затмение: Корона
Шрифт:
КБ: В Песни Америка показана не слишком отличной от сегодняшнего состояния. Не видно шва между корпоративной Америкой и правительством. Учитывая, что неолиберальный капитализм достиг уровня идеологии, подчиняя себе экономику с почти религиозным пылом, не значит ли это, что нам предстоит лицезреть брак церкви и государства? Вы полагаете, что личное должно быть строго отделено от общественного? Вы считаете, что нынешняя версия капитализма породит фашизм?
ДШ: Всегда существует угроза, что церковь и государство срастутся нераздельно.
В Песне под названием Юность я предупреждаю об угрозах слияния церкви и государства. Особенно тошнотворна расистская версия христианства, которая подчиняет себе правительство. Крупные корпорации, впрочем, тоже ей подыгрывают, поскольку это им удобно.
В прошлом десятилетии, пока не пришёл Обама, мы к этому приближались. Такие люди, как Пол Райан, с охотой бы подчинили государство церкви. Райан и Майк Хаккаби заставляют меня вспоминать строчку из песни Заппы: Иисус смотрит на тебя, как на говно.
Некоторые считают, что влияние корпораций на правительство слишком раздуто прессой, а другие даже недооценивают его. Лоббисты, как шакалы, рыщут по залам Конгресса, ища, кого бы пожрать: живые умы конгрессменов. Корпоративные лоббисты питаются людскими умами.
Мы соскальзываем в корпоратократию — как я, повторюсь, и предупреждал в Песни под названием Юность, — но, полагаю, такие примеры, как избрание Элизабет Уоррен в Сенат и недавние реформы демократов, подтверждают, что корпоратократам далеко до победы. Мы можем загнать их обратно в берлогу, из которой они выползли, и утихомирить.
КБ: Меня впечатлила сцена, в которой узники концлагеря ВА организуют побег с криками: Никогда больше! Часто доводится слышать, что движение Occupy мертво, провалилось или развалилось. Вы в это верите? Если внимательно проследить за распространением и укреплением Сопротивления в Песне, можно заметить, что они действуют мелкими группами, волнообразно. Думаю, что и Occupy тоже на это способно. Каковы их перспективы?
ДШ: У Occupy неплохие идеи, но недостаточно проработанные, да и чувства локтя им недостаёт. Впрочем, соотношение 99:1 остаётся в силе: братьев Кох и компанию — 1% — можно одолеть, если дать людям — 99% — надлежащее образование. Организаторы Occupy, полагаю, извлекут уроки из своих ошибок. Они избавятся от излишней политкорректности (порождающей
КБ: В Затмении: Короне вы цитируете Жоржа Батайля. Как вы считаете, насколько важны его работы и его влияние на вас?
ДШ: Всё, связанное с сюрреализмом, абсурдизмом, дадаизмом и поэтичностью жизни, на меня повлияло. Это особенно хорошо видно по моим безбашенным рассказам. Открыв для себя дадаизм и сюрреализм, я почувствовал освобождение. Помню, как совсем молодым человеком в Портленде я расклеивал дадаистские плакаты в маленьком ночном клубе. Мой роман Просветлённый хаос (A Splendid Chaos) — по сути сюрреалистический, внутренняя логика там едва прослеживается... но Батайль был интеллектуалом-анархистом, трансгрессионистом, он осознанно преступал сексуальные правила, и это меня, естественно, сильно интересовало, когда я был молодым рокером и упомянул его в своей книге. Я — не анархист, не постмодернист, честное слово. Но я считаю, что общество, живущее по-настоящему сознательно, способно воплотить анархистскую утопию. А пока я прагматик и голосую за демократов.
КБ: Что дарит надежду?
ДШ: Могу говорить только за себя. Мощь искусства, которое меняет сознание; музыка, в её целительном воздействии. Это дарит мне надежду.
Обама тоже дарит мне надежду. Я искренне убеждён, что президент Обама хороший человек, что он хочет людям добра, а его программа Obamacare действительно спасёт жизни. Он политик, но, как это ни странно, хороший человек. Надежду дарит само то, что темнокожего американца избрали президентом, а вдобавок он ещё оказался хорошим человеком. Я не согласен с некоторыми моими друзьями-леваками в том, что он чья-то марионетка — он просто петляет из стороны в сторону, обходя минные поля экономики, потому и кажется, что им кто-то вертит. Я не согласен со всеми его решениями — или упущениями. Но он по-прежнему дарит мне надежду. Например, каждый раз, когда достойный и хороший человек при поддержке Обамы становится судьёй Верховного Суда.
Но когда активисты Occupy появились на улицах, я тоже испытал прилив надежды, как бы сумасбродно это ни выглядело. Я вижу волонтёров — их не так много, как хотелось бы, но это тоже дарит надежду. Само по себе. Когда я чувствую, что те или иные действия совершаю осознанно, это дарит мне надежду. Amnesty International дарит мне надежду. ЮНИСЕФ — тоже. И ООН, как бы противоречива и неоднозначна она ни была, тоже. Я уже много лет как соскочил с наркотиков — это подарило мне надежду. Вообще много всего. И я верю, что в сердце всего горит искра сознания, ну, по крайней мере, более разумного и взвешенного отношения к себе и людям; насколько я понимаю, это и есть наилучшее доступное приближение к источнику надежды.