Затмение: Корона
Шрифт:
Комментатор возбуждённо булькал про неудачные генетические эксперименты ВА, попытки создать расу субчеловеков, люмпен-рабочих; импровизируя в прямом эфире без указки редакции, обвинял ВА в незаконных и этически неприемлемых опытах...
Щенки. То и дело останавливаются наложить кучу или вылизать грязную стену, покопаться в куче мусора. Физически калечные, омерзительно чахлые, будто кто-то оживил человеческие фигурки, слепленные из жёваной резинки. Издают звуки, подобные крикам обезьян и мычанию ослов... безволосые двуногие малорослики...
Господи,
В углу экрана мигнуло уведомление: ДОСТУПНА ТРЁХМЕРНАЯ ВЕРСИЯ. Чудесно. Будь у него голографическая гарнитура, сейчас бы полюбовался, как маленькие уродцы испражняются в 3D.
Уотсон начал смеяться. Он смеялся долго. У него слёзы потекли из глаз и закололо в боках, а потом он услышал, как щёлкает замок на двери, поднял голову и увидел там Гиссена с Рольфом.
Значит, Рольф с ним сговорился.
Уотсон заметил, что оба в обычных принтерных уличных костюмах. Замысловатая старомодная одежда Гиссена куда-то делась.
Уотсон перестал смеяться, но ненадолго. Посмотрев Гиссену в лицо, он снова расхохотался. Гребаный говнюк наложил в штаны от страха.
— Рольф, — сказал Гиссен по-немецки, — у него истерика.
Рольф приблизился к Уотсону с пистолетом в руке, глядя на него без всякого выражения, и дважды сильно ударил Уотсона стволом по лицу, раскровянив губу и выбив из того смех.
— Рольф, — пробормотал Уотсон, чувствуя вкус крови на языке и мешая кровь со словами, — ах ты ж трусливый предатель.
Рольф ещё некоторое время бесстрастно смотрел на него, затем ухватил за локоть и поднял на ноги. Другой рукой он прижал к боку Уотсона дуло.
— Пойдём.
— Думаете, получится меня им сторговать? Толпам снаружи? — спросил Уотсон, срываясь на визг. — Вы правда думаете, что они не узнают вас по делам вашим?
Гиссен пробормотал:
— Мне так кажется, всё зависит от того, что сказать и чьими устами. Рольф, отведи его в зал.
— Они вас живыми не отпустят, — говорил Уотсон, пока его волокли по коридору. — А если бы и отпустили, что с того? Мы все теперь военные преступники.
— Мертвецы с нас не спросят, — заметил Гиссен. — Финальная фаза Полного Затмения ещё впереди.
— Правда, что ли? — расхохотался Уотсон, когда они вытолкнули его в зал. — Полному Затмению каюк. РСВ больше нет, Гиссен. Единственные имевшиеся у нас культуры вируса похищены активистами Сопротивления, и мы не успели их распылить. Вируса больше не осталось, Гиссен. Они забрали всё. Понимаешь? Всё.
Гиссен уставился на него.
— Идиот! Ты хранил все культуры в одном месте?
— Это всего на один день, — извиняющимся тоном отвечал Уотсон, пожимая плечами. — Но они знали, какой именно день. Их хакеры пролезли в наши логистические программы... — Он пожал плечами снова, широким жестом, имитируя француза, и опять неудержимо расхохотался. — Мертвецы с нас не спросят, говоришь? Знал бы ты, Гиссен, как бывают разговорчивы мертвецы! И я тоже заговорю! Выложим карты на стол и посмотрим, кто блефует, э?
— По крайней мере, в одном я могу быть уверен, — сказал Гиссен. — Ты ничего не скажешь.
Он подал знак двум кряжистым штурмовикам ВА в доспехах и зеркальных шлемах.
Ларусс, конечно, выступил по телевидению, стараясь успокоить людей, излить масло своего красноречия в неспокойные воды, но ни одна из его передач не попала в эфир: НС их глушило. Казалось, пираты НС везде.
Члены Внутреннего Круга тоскливо ожидали, пока прилетит вертолёт и унесёт их из Отеля-де-Виль... пока не прилетело сообщение, что вертолёт сбит Моссадом, а вокруг здания кружат два израильских боевых коптера.
Внутренний Круг собрался в Париже обсудить текущий кризис. Никто не ожидал столь спонтанного — или, возможно, не столь уж и спонтанного — восстания масс. Ларусс вышел на парадную лестницу Отеля-де-Виль и поднял к губам рупор, обращаясь к морю лиц. Он пытался объяснить им, что вот этот хихикающий, плюющийся кровью человек, которого конвоируют за спиной Ларусса охранники, и повинен в ужасах террора, проводившегося под носом у французского правительства, втайне от Ларусса, которого «держали в неведении», который понятия не имел, что творилось в центрах переработки или лабораториях Второго Альянса... этот человек, этот монстр, этот гнусный полковник Уотсон...
Уотсон лишь стоял, гортанно хихикая, и на губах его пузырилась кровь. Я говорю с ними кровью, думал он. Я говорю с ними, говорю с предельной искренностью, я говорю им правду. Я говорю с ними кровью.
Не успел Ларусс дойти до трети запланированного обращения (впрочем, слова его и так терялись в рёве толпы), как прогремели выстрелы; он упал, толпа ринулась вперёд, охрану Ларусса смяли и утрамбовали в кашу.
После этого мятежники занялись Уотсоном, повалили его наземь и принялись топтать ногами; они сломали ему рёбра и вмяли черепные кости в мозг, обессмысливая его идеи и саму личность, стирая информацию старомодным способом.
Мозг его был уже мёртв, но тело продолжало дёргаться под нестройными автоматическими импульсами жизни, пока его не убила, в общем-то бездумно, старая афганка с ножницами.
Она ежедневно работала этими ножницами в ателье. С той же методичной тщательностью, какую взрастил в ней этот труд, она перерезала Уотсону ножницами яремную вену.
Конечно, Стейнфельд тоже был там, на краю толпы, честно пытаясь как-то контролировать происходящее. Леспер, выйдя из подполья, присоединился к нему; у обоих были моссадовские «узи». Они надеялись взять членов Внутреннего Круга живыми и предать суду, дабы правда была озвучена во всеуслышание. Они орали своим бойцам, чтобы те сдержали напор толпы. Но партизан Нового Сопротивления смяли и отбросили, а стрелять в гражданских им не хотелось. Кроме того, у мусульман НС был особый зуб на Второй Альянс: мусульманский мир ополчился на Крэндалла и Уотсона за их богомерзкую поддельную Библию, за клевету Лже-Иисуса в адрес Магомета. Перед лицом дикой ярости исламистов военная стратегия оказалась бессильна.