Завещание Холкрофта
Шрифт:
Следующее по значимости дело – «Нахрихтендинст». Теннисон взглянул на лист бумаги рядом с телефоном. Он лежал здесь уже несколько часов. Еще один список, подаренный Теннисону Пэйтоном-Джонсом. «Нахрихтендинст».
Восемь имен, восемь человек. То, что британцам не удалось узнать за два дня, он раздобыл менее чем за два часа. Пятеро из этого списка уже мертвы. Из троих оставшихся в живых стариков один умирал в приюте неподалеку от Штутгарта. Полны жизненных сил лишь двое: предатель Клаус Фалькенгейм по кличке Полковник и восьмидесятитрехлетний
Но летали трансатлантическими рейсами, мимоходом подмешивая стрихнин к виски, конечно же, не старики. И не они избили до полусмерти Холкрофта из-за фотографии; не они пристрелили человека во французской деревне; не старики нападали на Холкрофта в темном берлинском переулке.
Значит, «Нахрихтендинст» располагает юными, хорошо обученными фанатиками идеи. Преданными делу до мозга костей… как и воспитанники «Вольфшанце».
«Нахрихтендинст»! Фалькенгейм, Герхард. Как давно они знают о «Вольфшанце»?
Завтра он выяснит все. Утром вылетит в Париж и позвонит Фалькенгейму – проклятому Полковнику. Совершенному актеру и совершенному дерьму. Предателю рейха.
Завтра он позвонит Фалькенгейму и сломает старика. А потом прикончит его.
На улице просигналил автомобиль. Теннисон подошел к окну, взглянув на ходу на часы. Ровно восемь. Под окном стояла машина Льюэллена, а в машине той – стальной кейс со списками.
Теннисон достал из ящика стола револьвер и сунул его в кобуру под мышкой.
Как ему хотелось, чтобы предстоящие сегодня вечером события были уже позади! Теннисону не терпелось вступить в схватку с Клаусом Фалькенгеймом.
Холкрофт молча сидел на кушетке в полутьме, освещенной лунным светом комнаты. Было четыре часа утра. Ноэль курил. Проснувшись пятнадцать минут назад, он так и не смог уснуть, переполненный думами о девушке, которая спала рядом.
Хелден. С этой женщиной Холкрофт хотел провести остаток своей жизни, а она даже не удосужилась сказать, где и с кем живет. Все, хватит ветрености – ему теперь не до игр.
– Ноэль? – раздался из темноты голос Хелден.
– Что?
– Что с тобой, дорогой?
– Ничего. Так, думаю.
– Я тоже.
– А мне казалось, ты спишь.
– Я почувствовала, как ты встал с постели. О чем ты думаешь?
– Много о чем, – ответил Холкрофт. – О Женеве в основном. Скоро все закончится. И нам с тобой можно будет прекратить вечный бег.
– Я тоже об этом думала. – Хелден улыбнулась. – Хочу открыть тебе маленькую тайну.
– Тайну?
– Не такая уж это важная тайна, но я хотела бы видеть твое лицо, когда ты услышишь то, что я скажу. Иди сюда. – Она протянула к нему руки, и Холкрофт, сплетя свои ладони с ладонями Хелден, сел, обнаженный, рядом.
– Что за тайна? – спросил он.
– Я хочу открыть тебе имя твоего соперника. Имя человека, с которым я живу. Ты готов?
– Готов.
– Это Полковник. Я люблю его.
– Старик?! –
– Да. Ты взбешен?
– Не то слово. Я вызову его на дуэль, – сказал Ноэль, заключая Хелден в свои объятия.
Она рассмеялась и поцеловала его:
– Мне нужно увидеться со стариком сегодня.
– Я поеду с тобой. Твой брат благословил меня. Быть может, и Полковник даст мне свое благословение?
– Нет-нет, я должна ехать одна. Это займет всего час с небольшим.
– Два часа. Не больше.
– Два часа. Я встану перед его инвалидной коляской и скажу: «Полковник, я ухожу от вас к другому». Как ты думаешь, он будет раздавлен?
– Я убью его, – шепотом произнес Ноэль и нежно уложил ее на постель.
Глава 34
Теннисон прошел на автостоянку аэропорта Орли и там увидел серый «Рено». Машиной управлял второй по значению человек в Сюртэ. Он родился в Дюссельдорфе, но стал французом, поскольку был вывезен из Германии на самолете, поднявшемся в воздух с отдаленного аэродрома к северу от Эссена. Тогда, 10 марта 1945 года, ему исполнилось шесть лет, и его память ничего не сохранила об отчизне. Но он дал клятву остаться «сыном Солнца».
Теннисон подошел к машине, открыл дверь и залез внутрь.
– Бонжур, месье, – поприветствовал он.
– Бонжур, – ответил француз. – Вы выглядите усталым.
– Была тяжелая ночь. Вы привезли все, что я просил? У меня очень мало времени.
– Все. – Сотрудник Сюртэ протянул руку к бумагам под приборной доской и передал их белокурому мужчине. – Полагаю, вы найдете здесь все, что нужно.
– Изложите кратко содержание. Я прочитаю бумаги позже. Но знать, чем мы располагаем, хочу сейчас.
– Отлично. – Француз положил папку на колени. – Сначала самое главное. Человек по имени Вернер Герхард из Невшателя, по-видимому, не является действующим членом «Нахрихтендинст».
– Почему нет? Фон Папен имел врагов в дипкорпусе. Почему бы этому Герхарду не быть одним из них?
– Возможно, так и было. Но я исхожу из настоящего: он больше не враг. Он не только дряхлый старик, но и слабоумный. И уже многие годы. Он – предмет шуток в деревне, где сейчас проживает. Человек, который разговаривает сам с собой, поет песни и кормит голубей на площади.
– Дряхлость можно симулировать, – ответил Теннисон. – Старость не патология.
– Есть доказательства. Он пациент местной клиники, в которой имеется подробная медицинская карта. У него психика ребенка, он почти не в состоянии позаботиться о себе.
Теннисон кивнул, улыбнувшись:
– Слишком хорошо для Вернера Герхарда. Коль скоро мы заговорили о больных, каково положение предателя в Штутгарте?
– Рак мозга, последняя стадия. Он не продержится и неделю.
– Таким образом, в «Нахрихтендинст» остался один действующий лидер, – сказал Теннисон. – Клаус Фалькенгейм.