Завещание Холкрофта
Шрифт:
– «Дети Солнца», – сказал фон Тибольт.
Глаза старика были пусты.
– Что вы сказали?
– Неважно. Значит, вам надо было дождаться Альтину Клаузен, заставить ее действовать и проследить за ее активностью.
– Да, но нам ничего не удалось выведать у нее. Никогда. И с годами мы все более убеждались, что она впитала в себя гениальность мужа. За тридцать лет она ни разу не изменила делу – ни словом, ни действием. Восхищала ее абсолютная дисциплина. Первый сигнал мы получили, когда Манфреди установил контакт с ее сыном. – Фалькенгейм поморщился. – Презрения заслуживает то, что она согласилась
Блондин рассмеялся.
– Вы так далеки от реальности. Обновленная «Нахрихтендинст» – это сборище глупцов.
– Вы так думаете?
– Я знаю. Вы следили за другой лошадью и в другой конюшне!
– Что?
– Тридцать лет ее взгляд прикован к человеку, который абсолютно ничего не знал. Вселенская проститутка, как вы ее назвали, убеждена в том, что она и ее сын – лояльные участники великого дела. Иначе она никогда и не думала! – Смех фон Тибольта эхом прокатился по комнате. – А эта поездка в Лиссабон, – продолжал он, – самый восхитительный трюк Генриха Клаузена. Кающийся грешник оборотился в борца за святое дело. Это шоу всей его жизни. Было предусмотрено все. От нее не требовалось даже одобрения. Сын сам должен был убедиться в справедливости дела своего многострадального отца, а убедившись, посвятить ему всего себя. – Фон Тибольт прислонился к столу, его рука по-прежнему сжимала «люгер». – Разве вы не понимаете? Ни один из нас не мог этого сделать. В этом смысле женевский документ абсолютно правилен. Богатство, выкраденное Третьим рейхом, сказочно. Нет абсолютно никакой связи между счетом в Женеве и настоящим сыном Германии.
Фалькенгейм уставился на Иоганна.
– Она никогда не знала?..
– Никогда! Она была идеальной куклой. Даже психологически. Тот факт, что Генрих Клаузен выглядел безгрешным, подтверждал ее веру в собственные решения. Она вышла замуж за этого человека, а не за нациста.
– Невероятно, – прошептал Полковник.
– Разумеется, – согласился фон Тибольт. – Она скрупулезно выполняла инструкции. Были предусмотрены все случайности, включая свидетельство о смерти родившегося в лондонской больнице мальчика. Все следы, ведущие к Клаузену, были уничтожены. – Белокурый человек снова рассмеялся, расслабляясь. – Теперь вы понимаете, что вы не соперник «Вольфшанце»?
– Вашей «Вольфшанце», не моей. – Фалькенгейм отвел взгляд в сторону. – Вы получите благодарность.
Неожиданно фон Тибольт перестал смеяться. Он что-то почувствовал. Это что-то было в глазах старика, то вспыхивающих, то угасающих в глубине иссохшего черепа.
– Смотри на меня! – крикнул он. – Смотри на меня!
Фалькенгейм повернулся:
– В чем дело?
– Я кое-что сказал, только… Кое-что, о чем вы знали. Вы знали.
– О чем вы говорите?
Фон Тибольт схватил старика за горло.
– Я говорил о случайностях, о свидетельстве о смерти! В лондонской больнице! Вы слышали об этом раньше!
– Я не понимаю, что вы имеете в виду. – Дрожащими пальцами Фалькенгейм обхватил запястье блондина, Иоганн сжал пальцы, и старик захрипел.
– Вы понимаете. Все, что я говорил, шокировало вас. Или вы прикидывались, и на самом деле это был
– Я ничего не слышал, – задыхаясь, произнес Фалькенгейм.
– Не лгите! – Фон Тибольт ударил Полковника в лицо «люгером», разодрав кожу на щеке. – Ты уже не так хорош, как прежде. Ты слишком стар. Ты допустил ошибки! Твои мозги атрофировались. Ты замолчал не там, где надо, господин генерал!
– Вы маньяк…
– А вы лжец! Несчастный лжец. Предатель. – Он снова ударил Полковника стволом пистолета. Из открытых ран полилась кровь. – Вы лгали о ней!.. Боже мой, вы знали!
– Ничего… ничего.
– Да! Вы знали все. Именно поэтому она летит в Женеву. Я задавался вопросом: почему? – Фон Тибольт в гневе снова ударил старика, разорвав ему губу. – Вы! В своей отчаянной попытке остановить нас, вы нашли ее! Вы угрожали ей… а, угрожая, рассказали то, чего она никогда не знала.
– Вы не правы. Не правы.
– Нет, я прав, – сказал фон Тибольт, внезапно понижая голос. – Других причин для полета в Женеву у нее нет… Именно так вы намерены остановить нас. Мать встречается с сыном и упрашивает его вернуться назад. Ее согласие – ложь.
Фалькенгейм покачал окровавленной головой:
– Нет… Все, что вы говорите, неправда.
– Это все правда, и в ней содержится ответ на последний вопрос. Если вы так страстно хотите уничтожить Женеву, вам придется пустить по миру слово. О нацистских сокровищах. Начнется волна протестов от Черного моря до северной Эльбы, от Москвы до Парижа. Но вы не сделаете этого. И снова встает вопрос: почему? – Фон Тибольт склонился над стариком, их разделяло несколько дюймов. – Вы рассчитываете взять контроль над Женевой, использовать миллионы по своему усмотрению. «Следует искупить вину». Холкрофт узнает правду и станет вашим солдатом, яростным и преданным.
– Он все узнает, – прошептал Фалькенгейм. – Он лучше вас. Мы оба в этом убедились, не так ли? Вы должны чувствовать удовлетворение. В конце концов, в своем роде он тоже «дитя Солнца».
– «Солнца»… – Фон Тибольт вновь ткнул стволом пистолета в лицо Полковника. – Вы пропитаны ложью. Я произнес имя, вы не отреагировали.
– К чему же лгать сейчас? Операция «Дети Солнца», – сказал Фалькенгейм. – Корабли, самолеты, подводные лодки. Везде дети. У нас никогда не было списка, но он был не нужен. Они будут остановлены, когда мы остановим вас. Когда будет остановлена Женева.
– Чтобы это свершилось, Альтина Клаузен должна встретиться со своим сыном. Она не выдаст Женеву, пока не попытается сделать что-нибудь еще. В противном случае мир узнает о ее сыне, и это будет его концом. Она сделает все, чтобы не допустить этого. Она попытается найти его без шума. И мы ее остановим.
– Остановят вас, – сказал Фалькенгейм, захлебываясь кровью, льющейся по губам. – Вам не удастся заполучить огромные средства для своих «Детей Солнца». У нас тоже есть армия, и вы никогда о ней не узнаете. Любой солдат охотно отдаст свою жизнь, чтобы остановить и разоблачить вас.