Завещание предков
Шрифт:
– Это всё правда?
– Да.
Коловрат вздохнул и произнес:
– А если мы Батыя убьём, то история пойдёт по-другому?
– Вряд ли.
– Кубин разлил остатки самогона.
– Понимаешь, Николай, мы тут рогом упираемся, что бы что-то изменить, но все так и идёт, как шло. Рязань, вот пала. День в день.
Немного посидели молча. Потом Ефпатин сказал:
– Думаю, вы не сидели, сложа руки?
– Ну почему же? Вон, у нас каждый ратник в справной брони. Мы даже строить каре своих предков научили.
– Ну-ка, ну-ка, давай поподробней.
– Оживился Ефпатин.
–
Дружина вышла из леса и остановилась, выпустив вперед быстрые дозоры и дожидаясь выхода всего обоза. День выдался ясным и морозным, но я предпочел бы, чтоб шел снег, как в прошедшие дни. Постоянно падавший снег хорошо маскировал передвижение дружины, обозов и табунов, а сейчас за нами остаётся четкий след. Где-то здесь выгоняли из леса отбитые у монгол табуны и их следов после двух суток снегопада уже не заметишь. Коней пришлось гнать к Ефпатинскому лагерю, где находилась пешая часть его дружины, так как прибывшие на следующий день с лесного озера обозники, сообщили - лошади поели всю траву и камыш, что смогли найти под снегом. Кормить такое количество лошадей было нечем, зерна, что было в запасе, на такую ораву не хватало. Для перегона табуна, Ефпатин выделил две сотни из своей дружины. Мы же, вместе с ними, отправили две волокуши с отобранными для дружины Коловрата образцами щитов, трофейной и своей бронью.
Следующий день, после хлопот с обозом и табунами, хоронили погибших. Старый священник, категорически отказавшийся уйти с обозом на Нижегородскую землю, отпевал павших. Опускали погибших в мерзлую землю под оглушительную тишину. Вместе с нами, казалось, скорбел зимний лес. Даже молчали вездесущие галки и крикливые сороки. В груди опять заболело, гибель молодых парней выжгла мне сердце, и хотелось боя. Такого боя, чтоб, как сказал Кубин - смотреть в глаза врага, насаженного на остриё своей сабли. И опять самогон пился как вода.
Обоз задавал темп движения, отряд шел, разделившись и прикрывая с двух сторон сани, растянувшиеся на полкилометра. Я, Ефпатин и дед Матвей ехали впереди, постоянно оглядываясь на длинный хвост медленно ползущей дружины. Это не нравилось никому. В любой момент на нас мог выскочить монгольский дозор, а до нужного места ещё два дневных перехода. Если бы не медленные сани, то добрались к Ефпатинскому лагерю к вечеру. Но приходится с этим мириться - в них оружие, щиты, припасы.
Кубин, вдруг, толкнул меня и показал вперёд:
– Глянь, Володя.
Вот кого я давно не видел, так его. Навстречу, наискось пересекая поле, летел огромный черный ворон. Я и Кубин, ехали, провожая полёт огромной птицы глазами, а тот летел и молчал. Даже если ворон не тот, то все равно черный ворон - это вестник. И понятно, какие вести он может принести - враг близко. Ворон пересёк поле и уселся на сосну, торчащую выше остальных деревьев. Ефпатий, приблизился и спросил, глядя в сторону ворона:
– Чего это вы, бояре?
– Да вот, Николай Александрович,
– Да ну?
– Коловрат присмотрелся на край леса.
– Не, где нижегородчина, а где рязанщина. Вёрст-то сколько?
Я пожал плечами:
– Ворон, что цыган - вольная птица. Взял и полетел. Не факт, что это тот самый, но для нас разницы нет.
– Да, может, ты прав, Володя.
Подъехали к высокому холму. Лес в этом месте раздавался вширь на пол версты и кромкой своей проходил по холму чуть ниже его вершины. Колонна стала огибать его справа. Вдруг, среди глухого стука копыт и скрипа снега под полозьями, послышалось отчетливое:
– Кгарррг!
Мы обернулись и увидели, что ворон, улетает в глубину леса.
– Сделал своё черное дело и улетел.
– Пробубнил Кубин.
– Да ладно, Матвей Власович, это простой ворон. Летел-летел по своим делам, сел отдохнуть, потом каркнул себе в дорогу и... Стой!
– Ефпатин вдруг поднял руку. И склонил голову, как бы вслушиваясь во что-то.
– Никак скачет кто? Точно скачет! Не наш ли дозор?
Взнуздав лошадей, мы поскакали на холм. За нами поехали Лисин, Садов и Велесов Борис. Обернувшись, увидел, что нас нагоняет ещё и Горин. Выскочили на холм. Вдалеке, у самого края широкого поля, неслись пять десятков ратников Ефпатинской дружины, посланные в передний дозор, а за ними скакало не менее двух сотен степняков.
– Вот черти, прости Господи! Не могли в другую сторону уходить, а нам бы пару гонцов послали бы упредить. И вправду накаркал, гарван проклятый!
– И Коловрат ухнул пудовым кулаком по щиту, притороченному сбоку, так, что конь под ним просел и всхрапнул.
Я обернулся к сотникам:
– Тимофей Дмитриевич, Макар Степанович и ты, Борис, берите свои сотни и в обход холма навстречу поганым. Ты, Демьян, давай своих стрелков сюда, напрямик. Будете с холма стрелами бить.
Я остановил рукой двинувшегося вперёд Коловрата:
– Стой, Ефпатий. Побереги своих людей, у моих ратников бронь лучше. Власыч, заворачивай обоз назад.
Кубин уже развернувшись в сторону обоза, крикнул:
– Поздно.
От того места, где дружина выехала на это поле, скакал наш тыловой дозор, а за ними неслись монгольские сотни, которые увидев такое количество русских, резко осадили коней и, стрельнув из луков, скрылась за перелеском.
– Вот ведь напасть! Сейчас всех сюда приведут.
– Дед Матвей выругался и вернулся к нам.
– Что будем делать, господа офицеры?
Мы посмотрели, как наш головной дозор разминулся с атакующими степняков боярскими сотнями. Поганые увидев, что дичь, вдруг, сменилась на хищника и, резко свернув в сторону, поскакали обратно, на ходу отстреливаясь из луков. Бояре подняли опущенные рогатины и тоже достали луки. В быстро уходящих к перелеску степняков, полетели ответные стрелы от нагоняющих их бояр и с холма, от вылетевшей на вершину Горинской сотни. Закувыркались кони с обеих сторон, но седоки вскакивали и отбегали в сторону. Наши сразу бежали к обозу, а спешенные степняки были обречены.