Завещание с простыми условиями
Шрифт:
В комнате как будто просветлело. Я почувствовала необыкновенный душевный подъем. Недоуменно оглядела уютную кухню.
И чего я постоянно рвусь отсюда? Здесь так хорошо… У меня никогда не было такого дворца. Решено: завтра приглашу всех друзей и подруг, устроим вечеринку, будем танцевать до утра. Держитесь, соседи!
Нет тут никаких соседей…
Ну прямо так уж и нет!..
И завтра для тебя не настанет, — грустно сообщил ангельский голос, но я раздраженно отмахнулась.
А отец… Он просто волшебник. У кого еще есть такой замечательный отец? Кому
Я злорадно засмеялась. Ее отец-алкоголик может только занять денег. Причем, как правило, без отдачи. А у Дуганова вообще нет отца.
Да и сам Дуганов — ничего стоящего… так, мазила.
А мой папа…
Я попыталась подняться со стула и тут же повалилась вместе с ним на пол.
Раскатистый смех раздался прямо над моим ухом.
И голос отца — добрый, любящий — позвал:
— Марта, милая, иди же скорее ко мне!
Сладкий дурман обнял мозг, и часть мозга стала клониться ко сну, погружаясь в тяжелую дремоту…
А другая часть, наоборот — будто очнулась от спячки.
Папочка, — вдруг осознала я и вскочила с пола.
Папочка!
И побежала через столовую к портрету.
И прильнула к нему.
И начала всасываться в него.
В нос просочились острые луговые ароматы. Вымытые светлые волосы растрепал легкий теплый ветерок.
Я умиротворенно улыбнулась.
Папа, я иду к тебе.
Возьми мою душу.
ГЛАВА 26
Как приятно после вязкого болота у моста, после тягучей липкой грязи в яблоневом саду окунуть уставшие ноги в прохладную густую траву, мягкую, как шелк! Как приятно касаться ее руками, нырять в нее лицом, вдыхая пьянящий, горько-сладкий запах лета!
Болтать ногами в хрустально чистой реке и чувствовать, как усталость сменяется великим отдохновением и покоем…
Ледяным покоем, — предупредил кто-то.
Тихо скрипит деревянный мост. Я стою у самого его края, а в шаге от меня стоит отец. Он смотрит на меня, и его глаза улыбаются.
И я вдруг понимаю, что мне никто не нужен — ни мама, ни Дуганов, ни друзья, ни подружки… Мне хочется только одного — остаться здесь навсегда. Улыбаясь, я подаю отцу руку — и он протягивает свою в ответ. Но наши руки не могут коснуться друг друга — для этого нужно сделать еще один шаг. А мои ноги будто приросли к земле. И папа тоже не может ко мне приблизиться. Я хмурюсь, но папа говорит, что нужно еще немного потерпеть, и скоро мы встретимся…
И я опять улыбаюсь.
Черные деревья с другой стороны моста клонят головы вниз, будто кивают.
Будто хотят дотронуться
Почему-то это неприятно… не хочу… прочь отсюда…
…
Я сижу на полу перед портретом. Ноги влажные от росы.
Мне хорошо.
И в то же время какая-то изнуряющая тоска выворачивает наизнанку.
Будто душа раскололась на две части.
Это удивительное умиротворение похоже на…
отупение от сильных лекарств.
Оно какое-то ненатуральное. И в нем есть что-то…
страшное
Я встала и, не оборачиваясь
Там чайник, я хочу какао
И не хочу смотреть в глаза отцу
На ореховом столике — пустой стакан
И что-то еще
Какие-то бумаги
Надо взять все с собой
МАРТА, ДО ЗАВТРА, МОЯ ДЕВОЧКА!
Голос спокойный, приторно-ласковый, но
похожий на стекло — холодное и твердое…
чужой голос
До завтра, папа!
Кухня встретила меня неприветливо. Мне показалось, что воздух наполнен удушающей тяжестью. Углы небольшой комнатки странно потемнели, и я пару раз мнительно покосилась на них — так и казалось, что там кто-то прячется и следит за мной внимательными глазами. Не сумев отделаться от неприятного ощущения, я налила какао, захватила пачку хрустящих хлебцев и поднялась наверх.
Усевшись по-турецки на полу, прихлебывая горячий напиток, я рассматривала бумаги, которые принесла из гостиной.
«Завещание.
Я, Вильгельм фон Краузенштайн…»
Наверно, какао обладает снотворным эффектом — меня вдруг стало сильно клонить в сон.
«…находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю все свое движимое и недвижимое имущество своей единственной дочери, Печатниковой Марте Вильгельмовне…»
Я зевнула.
«…после моей смерти имущество переходит в полное ее распоряжение
Я гордо улыбнулась.
при соблюдении некоторых условий…»
Далее шли уже знакомые мне условия, как то: достижение возраста двадцати пяти лет, проживание с гадким портретом, выпроваживание гостей до полуночи…
И еще.
«Марта имеет право отказаться от завещания. При этом необходимо сообщить об отказе представителю наследодателя Корсакову П.И. в письменной форме не позднее трех дней до вступления его в законную силу. В этом случае все наследуемое имущество переходит в Фонд академии наук».
Значит, еще вчера я могла отказаться от завещания!
…Но до сегодняшнего дня я не могла его найти… Наследодатель надежно прятал его от меня.
Теперь я понимаю, почему.
Но, к сожалению, теперь уже слишком поздно.
Воспоминание коснулось уха легким шепотом ангела, пролетевшего вчера над головой:
«Завтра будет поздно…»
Слова эти молоточками застучали в мозгу; к горлу подкралась тошнота. Я быстро хлебнула какао из чашки, облив при этом ворот пижамы.
Осознание того, что назад пути уже нет, вызвало непередаваемое чувство, что я заблудилась в лабиринте.
«При отсутствии письменного отказа завещание вступит в силу 2 ноября 2003 года».
Дурманящий сон начал валить с ног.
«…Примечание.
Завещание действительно только при подписании договора о залоге…»
Последнее слово больно толкнулось в мозг, и он проснулся.
ДОГОВОРА.
Корсаков говорил о каком-то страшном договоре…
Я лихорадочно перевернула страницу.
Вот он, договор. С виду небольшой. Напечатан красиво, на гербовой бумаге.
О чем же я сдуру да спьяну договорилась с мертвым папашей?