Завещание с простыми условиями
Шрифт:
Так давно, что под наслоением времени память не в силах открыть этих далеких страниц.
Я сжала в руке маленький бумажный прямоугольник.
Времени нет. Его нет совсем. Я потеряла счет дням, но 2 ноября — день моего рождения — наступит, самое большее, через сутки.
И тогда будет поздно.
Все, что еще имеет смысл предпринять, надо предпринять немедленно.
И нужно успеть.
Мысли в голове заметались, как вспугнутые голуби.
Позвонить Корсакову неоткуда — оторванная трубка до сих пор валяется на
И я помчалась в спальню. Начала лихорадочно рыться в бауле. Что бы надеть, чтобы расположить к себе холеного адвоката?..
Вы преобразились и стали похожи на благородную девицу…
Не знаю почему, но я вытащила на свет черное платье в пол, с большими карманами и капюшоном. Я не любила это платье. Оно казалось мне траурным. Мы с Альбинкой купили его на распродаже в маленьком магазине одежды на окраине города. Я надевала его только один раз — на похороны бабушки, а потом сложила и запрятала в шкаф, в самый дальний угол.
Как оно оказалось в бауле?.. Я брала с собой только самое необходимое, к чему это платье явно не относится…
Сейчас я смотрела на него во все глаза, будто видела впервые.
И понимала, что это то, что мне нужно.
Быстро облачась в платье и глухие туфли на небольшом каблуке, я снова подошла к зеркалу — достойно ли я появлюсь в конторе адвоката?
По-моему, весьма.
На секунду мне показалось, что из зеркала на меня глянула смерть — в его стеклянной темной глубине отразилась фигура в длинном черном одеянии, в капюшоне, натянутом до самых бровей…
А за этой фигурой, далеко, в самой глуби зеркала, вдруг мелькнул цветной образ — россыпь светлых волос, яркий халатик с рыбками, свежий румянец, огонек в глазах и задорная улыбка…
Я вгляделась в тусклую поверхность зеркала и вновь увидела только черный силуэт смерти.
В капюшоне, упавшем на лицо.
Но я же не в капюшоне. Он болтается у меня за плечами!
Шепча про себя молитву, я накинула белое каракулевое пальто и выскочила за дверь.
Ключа у меня не было, поэтому дверь запереть было нечем. Но я не боялась воров. Пусть возьмут все, что им нужно.
Я даже хотела этого.
Мне показалось, что проспект сузился. Маленький парк перед домом стал еще меньше. Готические здания встали плотнее друг к другу, не оставив даже крошечного прохода. Дорога тоже стала как будто уже. На небе, как обычно, теснились серые облака.
Ускоряя шаг, путаясь в длинном платье и проклиная себя за необъяснимый выбор, я пошла к остановке.
По пути северный ветер несколько раз жестко хлестнул меня по лицу моими же волосами.
Остановка была безлюдна. Спрятавшись от ветра внутрь, я стала напряженно всматриваться в сторону, откуда должен был показаться трамвай.
Но трамвая не было.
Прошло очень много времени. Ноги
На башне начали бить часы. Сколько ударов они отсчитали, я, задумавшись, пропустила.
Внутри остановки было теплее. Но какое-то странное ощущение того, что она давит и жмет, как ботинок, выгнало меня на тротуар.
По тротуару неслышно брели бестелесные черные тени.
Одна тень вдруг приблизилась ко мне и подняла на меня лицо. Это оказался пожилой мужчина. Глядя на меня прозрачными глазами, почти без зрачков, он прошелестел — так тихо, что показалось, будто это шепот травы или шорох падающих осенних листьев:
— Не ждите, трамвая не будет. Мост разобран.
И, отойдя, вновь слился с вереницей бредущих черных теней.
Стоя у края тротуара, я внезапно как бы увидела себя со стороны и вдруг поняла, что я теперь такая же тень. Я тоже одна из них. И он, наверно, принял меня за свою.
Трамвая не будет. МОСТ РАЗОБРАН, — дошли до моего сознания и сожгли его в горький пепел слова, отнявшие последнюю надежду.
«Завтра будет поздно…» — прошелестел угасающий шепот.
Бесплотной тенью я скользнула по тротуару и не услышала своих шагов.
Если я еще жива, то лишь наполовину.
В памяти вновь пронеслись безоблачные картины прошлого, но уже другие. Вот полыхнула у самых глаз светлая челка Дуганова; вот мы с Альбинкой в Чехии, ловим в раскрытые ладони пушистый снег; вот машет рукой счастливая мама из самолета, улетающего в Испанию…
Прощайте, мои любимые!
Внезапно я обнаружила, что возле меня притормозило такси.
Из окошка выглянул шофер — глаза у него были тоже неприятные, водянистые, скользкие, но выбора не было.
Испугавшись, что сейчас он уедет, не дождавшись, я быстро засеменила к нему.
— Проспект Касаткина, семь, — почти умоляюще проговорила я.
Не сказав ни слова, тот распахнул заднюю дверь.
Подхватив подол платья, я забралась внутрь.
Машина плавно тронулась с места.
Внезапно я почувствовала, как давно не разговаривала ни с кем, не делилась своей бедой.
Желание припасть к чьему-нибудь плечу, высказать свою боль, попросить совета стало неодолимым. Но рядом был только этот незнакомый водитель, чья неприветливая спина маячила передо мной, загораживая дорогу.
Сжав зубы, я молча сидела, уйдя в свои мысли.
Наконец, не выдержав, произнесла:
— Мне нужна контора адвоката Корсакова.
Он обернулся и как-то странно посмотрел на меня.
Потом повернулся к рулю и некоторое время вел машину молча.
Я пожалела, что вступила в разговор.
По темному окну побежали водяные дорожки — на улице снова пошел дождь.
— Третий ряд, строение девять, — вдруг сказал шофер, остановившись.
«Странно, ряды какие-то…», — подивилась я, оказавшись на улице.