Завет воды

Вергезе Абрахам

Дальше следует новая мысль, настолько захватывающая, дерзкая, полная радости и искупления… Нет, он не разрешает себе произнести ее вслух. Не сейчас.

Ко всеобщему удивлению, Филипос является к ужину. Элси встает подать ему тарелку, но он останавливает жену:

— Я уже поел. — Это неправда. Большая Аммачи вздыхает и уходит в кухню за йогуртом и медом — на этом сын и живет. Когда они остаются вдвоем, он признается Элси: — Я знаю!

Она пытается выдавить улыбку. А потом, без предупреждения, лицо ее кривится и она разражается слезами. Конечно, он все понимает: благословение новым ребенком — это и напоминание об их потере.

Спустя

два дня Малютка Мол возвещает со своей скамеечки, где теперь регулярно собираются все женщины:

— Идет Маленький Бог.

Элси, свежая после купания, заплетает волосы Малютки Мол. Большая Аммачи, с чашкой горячего молока для Элси, дожидается, пока они закончат.

Еще через десять минут на дорожке появляется каниян, первый учитель Филипоса, он размашисто шагает, взмокший от энергичной прогулки, санджи болтается у него на груди.

— Кто посылал за этим типом? — удивляется Большая Аммачи, выстреливая в его сторону струей табачного сока, тем самым невольно обнаруживая дурную привычку, которой якобы не страдает.

— Я, — отвечает Филипос.

Торчащие гладкие плечи канияна словно миниатюрные копии его лысой головы — троица, возвещающая о целой жизни, прожитой без работы руками. Кто-то давным-давно в шутку сказал Малютке Мол, что жировик на голове канияна — это маленькое божество.

— Явился в среду? — ворчит Большая Аммачи. — Ему-то уж лучше всех должно быть известно, что это неблагоприятный день. Даже детеныш леопарда не покинет утробу матери в среду. — И она удаляется в кухню.

Каниян плетется следом и, упершись руками в косяк двери, с трудом переводя дыхание, просит у Большой Аммачи «что-нибудь» утолить жажду, рассчитывая на простоквашу или чашку чаю. Она, насупившись, подает ему воду.

Каниян присаживается на корточки в муттаме перед лавочкой Малютки Мол, достает из санджи свои пергаменты. Большая Аммачи возвращается. Каниян выводит на песке палочкой квадрат, потом делит его на столбцы и строки, бормоча: «Ом хари шри ганапатайе намах».

Большая Аммачи вертит распятие на шее, гневно сверля взглядом Филипоса; не обращая внимания на мать, тот кладет монетку в один из квадратиков. Он не может взять в толк, с чего мама так раздражена, разве не этому самому человеку она доверила научить сына грамоте? А теперь ведет себя так, будто его ведические предсказания будущего полная чепуха, хотя минутой раньше сама твердила про неблагоприятные дни. Самуэль, идущий мимо с полным мешком на голове, присаживается на корточки.

Каниян напевает имена родителей, наизусть повторяет даты их рождения и астрологические знаки, потом намеками выспрашивает у Элси про последние месячные. Она ошеломленно молчит. Не смущаясь отсутствием ответа, знахарь бормочет что-то на санскрите, загибает пальцы, косясь на живот Элси; палец блуждает над астрологической картой, потом он что-то царапает металлическим стилом на крошечной полоске папируса. Каниян сворачивает листок в плотный цилиндр, перевязывает красной ниткой и читает шлоку, прежде чем вручить Филипосу, который едва не разрывает бумажку в нетерпении. Там написано:

ДИТЯ БУДЕТ МАЛЬЧИКОМ

— Я знал! Что я вам говорил? Надо похвалить вашего Господа, — восклицает Филипос, и даже ему самому голос кажется неестественно громким. — Наш Нинан переродился!

Пять пар глаз в ужасе устремлены на него. Элси ахает. Большая Аммачи выдыхает:

— Деива

ме! Господь Всемогущий!

И крестится. Самуэль похлопывает себя по макушке, убеждается, что мешок на месте, и удаляется. Малютка Мол сердито смотрит на Маленького Бога.

— Пойдем, — Большая Аммачи зовет Элси, — бросайте эту дурь.

Восторг Филипоса омрачен неприязнью со стороны женщин. Разве они не понимают, что только что стали свидетелями пророчества в чистом виде? Убежденность его непоколебима: дитя в утробе Элси — реинкарнация Малыша Нинана. Это оправдание пережитых им мук, повторяющегося кошмара, в котором он снимает с ветки безжизненное тело и бежит на сломанных ногах, бежит никуда. Никакое опиумное забытье не может помешать гончим памяти преследовать его. О, но теперь эти псы должны разбежаться, поджав хвосты. Малыш Нинан возвращается!

Идут недели и месяцы, а Элси упорно работает над громадным камнем. Самую широкую и массивную часть она оставила нетронутой, но уже появилась шея, потом четки позвоночника, лопатки. Постепенно Филипос понимает, что это женщина, стоящая на четвереньках. Которая, кажется, оборачивается взглянуть через плечо, хотя он не уверен, потому что лицо скрыто в широком конце камня. Ее полные груди свисают, нежная выпуклость живота обращена к земле. Одна ладонь опирается о землю. Другая исчезает в камне сразу за плечом. Это знак непокорности? Покорности? Стремления к чему-то?

В ночь, которую он позже захочет стереть из памяти, Филипос, пока все домашние спят, отправился в мастерскую Элси рассмотреть Каменную Женщину, ощупать ее своей рукой. Вот уже много ночей это стало его навязчивым действием. Его разум зацепился за неразрешимую загадку. На прошлой неделе он обмерял скульптуру, и подозрения подтвердились: она на четверть больше, чем живая. Определенно неслучайно. Соотношение четыре к пяти парадоксальным образом делает ее более живой. Она стоит на коленях над циновкой и просеивает рис, выбирая камешки? Он видел Элси на четвереньках в такой же позе, когда жена играла с Нинаном, забавляла малыша, роняя волосы ему на лицо. Видел, как Аммини, жена Джоппана, точно так же играла с их маленькой дочерью. Однако изгиб шеи Каменной Женщины, положение того, что наверняка станет подбородком, предполагает, что она оглядывается назад. Приглашение? Может быть, все еще скрытая рука, которая тянется вперед, сжимает спинку кровати, поддерживая тело, когда любовник входит в нее? Когда же Элси завершит лицо? Ожидание невыносимо и сводит его с ума.

Филипос вернулся к себе, достал перо, но сначала скрутил пилюлю, чтобы успокоиться. Только проглотив, он вспомнил, что уже принял одну несколько минут назад.

Элси, я обошел сегодня вокруг твоей Каменной Женщины, как аччан обходит алтарь. Он делает это трижды, но меня не ограничивают колдовские ритуалы. Элси, прошу тебя, кто эта Богиня, выползающая задом из каменной утробы? Это ты? Но если это рождение, природа утверждает, что первой должна явиться голова. Скажи, что она выходит, а не возвращается туда. Какую истину о тебе, любимая, откроет ее лик, или о нас обоих? Я неделями жду, когда же ты закончишь лицо! Каждую ночь я прихожу в надежде, что это та самая ночь. В прежние времена, когда наши разумы были едины, как наши тела, я мог бы просто спросить тебя. Элси, Нинан уже рядом. Нинан возвращается. Мы, родители, должны быть ближе…