Завет воды

Вергезе Абрахам

…И тут ребенок втягивает воздух в легкие и пронзительно кричит — о, этот торжествующий звук, универсальный язык, первое заявление новой жизни. Одежда Большой Аммачи насквозь мокрая от пота, кости ноют, глаза щиплет, но радость ее безгранична.

Из-за двери слышится радостный шум: дожидавшиеся услышали детский плач.

Большая Аммачи опускается на корточки вместе с ребенком. Она чувствует себя так, будто сама родилась заново. Какое чудесное дитя! Она ликует, слыша этот особенный, резкий, звонкий крик новорожденного — звук, который возвещает конец одиночества,

возвращение матери в мир, избавление от смертельной опасности. То, что было внутри, отныне явилось наружу, по-прежнему хрупкое, как и в соединении с матерью, но впервые отдельно от нее.

— Ты у нас крупненькое дитя, а? Слава Богу. Я уж беспокоилась, что будешь совсем котеночком.

Она привыкла, что новорожденные щурятся от непривычно яркого света, почти не раскрывают глазки, только чуть подглядывают расфокусированным взглядом. Но это дитя смотрит прямо на бабушку с очень серьезным выражением.

Элси дышит ровно, теперь ее глаза косят вправо. По-прежнему без сознания, но жива. Выходит послед, сырой и тяжелый, его дело сделано. Анна-чедети меняет испачканные простыни под Элси на толстое белое полотенце. Заворачивает послед в газету.

Анна подсаживается к Большой Аммачи, обе улыбаются новой жизни, отвернувшись пока от Элси. Вдруг из-под ног раздается грохот. Будто из подвала. Они вскидываются, смотрят вниз, а потом оборачиваются. И обе одновременно видят: вишнево-красный поток крови хлещет из родового канала, кровь пропитывает белое полотенце и капает на пол. Большая Аммачи стремительно пеленает младенца и кладет его на циновку. Анна-чедети вновь раздвигает ноги Элси, а Большая Аммачи вытирает сгусток крови у отверстия, только чтобы увидеть, как другой мерзкий сгусток — лицо Сатаны — выносит наружу мощной красной рекой, впадающей в кровавое озеро под ягодицами Элси.

Большая Аммачи никогда не видела ничего подобного, но слышала о таком. Как много у нас, женщин, возможностей умереть, Господь. Если не замершие роды, убивающие мать и ребенка, тогда вот это. Это несправедливо! Она массирует живот, потому что слышала, что массаж может вернуть тонус матки, она сократится, и кровотечение остановится. Но фонтан крови, наоборот, бьет еще сильнее. Большая Аммачи отшатывается, признавая поражение, и с ужасом наблюдает, как жизнь вытекает из Элси.

Снаружи доносится голос Филипоса:

— Что происходит? С моим сыном все в порядке?

Они его не слышат. Беспомощно глядят на бурное кровотечение.

— Аммачи, позвольте мне попробовать кое-что, — неожиданно говорит Анна-чедети.

Она смазывает маслом свою широкую ладонь и вводит пальцы в родовой канал. Когда рука уже внутри, в матке, она сжимает пальцы в кулак и прижимает его к стенке матки. Вторая рука, лежащая на животе, давит вниз, так что стискивает дряблую матку между кулаком внутри и ладонью снаружи. Кровь льется по руке Анны, но постепенно поток замедляется… и останавливается.

С лицом, красным от напряжения, Анна, пыхтя, отрывисто объясняет с довольной улыбкой:

— Белая монахиня… выше по реке, за Ранни… она была медсестрой… Спасла пулайи, из которой кровь рекой текла… зажав вот так матку.

— Ты сама это видела?

— Нет… — Она смотрит прямо в глаза Большой Аммачи. — Но слышала… и меня вдруг осенило.

Руки

у Анны-чедети подрагивают, вены на висках вот-вот взорвутся. Теперь уже Большая Аммачи у нее в помощницах, утирает ей пот. Какое счастье, что Элси ничего не чувствует. Но лицо у нее как отбеленное мунду. Большая Аммачи оглядывается на спеленутого младенца — ребенок смотрит, как его мать борется за жизнь.

— Аммачи, — говорит Анна, — что это за звук мы слышали… снизу?

— Наверное, горшок с соленьями опрокинулся, — отвечает Большая Аммачи. — Эти старые полки такие кривые.

Но она знает, кто это был, и она благодарна. Пока они ворковали над маленьким, Элси успела бы умереть.

— Анна, может, попробуешь отпустить? — Она боится, что Анна-чедети упадет в обморок от напряжения.

Сперва Анна будто бы не расслышала. Минуты идут. Потом она медленно отпускает ладонь, прижимающую живот, но кулак держит внутри. Женщины затаили дыхание. Новых струек не видать. Еще через минуту, так же бережно, Анна-чедети извлекает руку, от кончиков пальцев до локтя темно-красную. Губы женщин беззвучно шевелятся, они молятся, не спуская глаз с промежности Элси. Пять минут. Десять. Еще десять. Мало-помалу Большая Аммачи вновь начинает дышать.

Окликает Элси по имени. Та спит неестественно глубоким сном. Но она жива. Господи, выживет ли бедная девочка, потеряв столько крови? Две женщины ждут. Ждут еще немного, теперь уже с ребенком на руках у бабушки. В конце концов Большая Аммачи кладет руку на голову Анны, благословляя, и произносит, подняв глаза к небесам:

— Благодарю Тебя, Господи. Ты видел грядущее. И послал мне этого ангела.

Появившуюся из спальни Большую Аммачи не узнать — выжата как лимон, раскрасневшаяся и бледная одновременно, как будто это она, а не Элси только что пережила родовые муки. Ладони у нее чистые, но локти почему-то в крови, чатта спереди и мунду пропитаны кровью, и кровь размазана по щеке. Но она задумчиво улыбается, держа на руках новорожденного. Подняв глаза, с удивлением видит внизу, у веранды, небольшую толпу. Малютка Мол, Самуэль, Долли-коччамма, Мастер Прогресса, Шошамма и отец ребенка, Филипос.

— Мы чуть не потеряли нашу Элси. Благодарение Господу, что провел нас через это испытание. Очень тяжелые роды, — хриплым голосом обращается она к собравшимся у порога. — Ребенок шел ягодицами вперед. Потом у Элси случились судороги. Мы чудом сумели достать ребенка. Но затем у Элси внезапно началось кровотечение, такое страшное кровотечение… Мы едва ее не потеряли. И все еще можем потерять. Она очень слаба. Прошу вас, молитесь, чтобы она не истекла кровью. Но с ребенком все хорошо. Слава Богу, слава Богу, слава Богу…

Она делает маленький шажок навстречу сыну, улыбается. Пока мать говорила, вид у него был оторопелый, но теперь, когда она подходит к нему, лицо проясняется, он протягивает руки.

— У твоей дочери уже есть имя, — говорит Большая Аммачи.

Он растерянно моргает, опускает руки.

— Вот твоя дочь, — повторяет Аммачи.

Филипос отступает, пошатываясь. Самуэль торопливо подставляет ему стул. Но Филипос может лишь ошеломленно таращиться на мать, раскрыв рот.

— Бог опять подвел нас, — мямлит он.