Заветы жизни. Из жизни и учения архимандрита Епифания Феодоропулоса
Шрифт:
Однажды батюшка находился в монастыре близ Афин. Игумен монастыря предложил отцу Епифанию подвезти его, но тот отказался:
— Благодарю Вас, отец N, но я придерживаюсь одного правила — не сажусь в машину, которую ведет священник.
— Хорошо, но как же Вы доберетесь до Афин?
— Здесь есть одно мое духовное чадо со своей машиной, он подвезет меня.
— Да, конечно, у Вас есть духовные чада, поэтому Вы и без собственной машины можете поехать куда захотите.
— Отец N, простите меня, но я кое-что скажу Вам. Если и Вы, отказавшись от всего, вверите себя милосердию Божию, то обязательно появятся духовные чада, всегда готовые помочь Вам.
Не
Дверь в исповедальне батюшки никогда не запиралась, даже во время исповеди он лишь прикрывал ее. Поскольку язычок врезного замка был выдвинут на два оборота, она всегда оставалась слегка приоткрытой, чтобы ни у кого не возник недобрый помысл.
В своей квартире батюшка, во избежание соблазна, никогда не принимал для исповеди или духовной беседы женщин без сопровождения. Если же к батюшке неожиданно являлась какая-нибудь женщина одна и она не могла быть у него на исповеди вечером в храме Трех Святителей, так как была из пригорода, то он принимал ее, предварительно пригласив кого-либо из своих духовных чад, живущих с ним в одном доме. Отец Епифаний просил их посидеть на кухне, пока он не закончит исповедь или духовную беседу. Каждые пять минут он звал их: принеси, пожалуйста, какое-нибудь угощенье, или дай такую-то книгу, или позвони туда-то…
— Однажды жарким летним днем, — вспоминает духовное чадо отца Епифания, — батюшка послал меня из храма Трех Святителей купить ему мороженое. Не подумав, я прямо на глазах у людей, ожидающих исповеди, прошел в исповедальню с мороженым в руках. Батюшка спросил меня:
— Ты спрятал мороженое?
— Геронда, мы обычно прячем свои грехи, — ответил я.
— Ты должен был его спрятать, потому что жару терплю не я один, но все, кто ожидает очереди на исповедь. Зачем наводить их на мысль: «Хорошо бы и нам сейчас съесть по мороженому». Они и так очень скоро смогут это сделать, а я еще долго буду находиться здесь.
— Однажды в обед, — рассказывает духовное чадо батюшки, — я оказался в доме отца Епифания. Войдя, я почувствовал, что пахнет жареным мясом. А был пост.
Как обычно, батюшка сердечно приветствовал меня и, прежде чем я успел что-либо спросить, шепнул:
— Не смущайся, дитя мое, у нас здесь больной.
Никто из нас, кроме врачей, да и то лишь в конце жизни, когда Старец был тяжело болен, не видел его без подрясника. Даже после двух операций поверх пижамы он всегда носил подрясник.
Батюшка всегда, когда к нему приходили посетители, просил врачей надеть на него, поверх пижамы, подрясник и только после этого принимал гостей.
Кто-то из духовных чад в последний год жизни Старца подарил ему для борьбы с невыносимой летней жарой кондиционер, который и был установлен в его комнате. Из вежливости батюшка принял этот дар любви. Однако, имея такую дорогую вещь, сильно смущался. Поэтому, несмотря на слабость, с капельницей в руке, он постоянно поднимался с кровати и шел в соседнюю комнату, где был его кабинет и где он встречал нескончаемый поток посетителей. Только после того как батюшка окончательно слег, он уже не выходил из своей комнаты и принимал посетителей лежа. Но до этого кондиционером он пользовался не больше пяти — шести раз.
Послушание
Решая серьезные вопросы, отец Епифаний всегда спрашивал мнение своего духовника. При второстепенных же проблемах сначала узнавал мнение духовных чад, а затем поступал, как советовало большинство.
Старец говорил:
— Через мою исповедальню проходят сотни людей всех возрастов и
20
Почитаемый в Греции духовник. — Прим. перев.
21
Старец, подвизавшийся на острове Парос. Скончался в 60–х годах XX века, канонизирован Элладской Церковью. — Прим. перев.
Батюшка говорил, что Бог хочет, чтобы мы, из послушания Ему, жертвовали даже своими благими устремлениями. Такая жертва более приятна Богу, чем все наши хорошие намерения.
Для подтверждения он приводил пример с Авраамом, приносящим в жертву Исаака, цитировал из книги «Бытие» повеление Божие: «…возьми сына единственного твоего (делая ударение на этом слове), кого ты любишь (снова ударение)… и принеси его во всесожжение» (Быт. 22, 2).
Из следующего примера хорошо видно, как отец Епифаний отсекал свою волю.
Однажды летом, когда строительство в монастыре было в самом разгаре, шла закладка фундамента и возводилось новое крыло здания, два брата открыли батюшке свои помыслы, пожаловавшись на утомительность работ. Он с пониманием отнесся к помыслам, хотя они были явно не без примеси самооправдания. Братья получили хороший урок. Вот примерно то, что сказал Старец:
— Ах, отцы, отцы, если бы вы знали, как мне приходится подавлять свои желания. В жизни я люблю лишь две вещи — читать и писать, но сейчас и этого утешения у меня нет. Это лишение я переживаю так же остро, как человек, потерявший то, что приносило ему в этом мире великую радость. Изучая Священное Писание или святоотеческие творения, я, оставив землю, восхожу на Небеса. В отношении же письма я заранее прошу у вас прощения за то, что сейчас скажу, но, поверьте, это правда… Я замечаю, что когда другие пишут что-нибудь, то зачеркивают, пишут, снова зачеркивают, снова пишут… Когда же мне приходится писать, то «в безумии говорю» (2 Кор. 11, 23) — я пьянею, не успеваю записывать свои мысли, которые переполняют меня, чувствую, что мое перо как бы окрыляется. Я вновь прошу у вас прощения, что вынужден говорить, но, поверьте, если бы я захотел, то мог бы написать больше. Один митрополит говорил, что Священный Синод должен был бы заключить меня в каком-нибудь монастыре, предоставив возможность заниматься только лишь писательской деятельностью. Еще раз простите меня. «Я дошел до неразумия, хвалясь; вы меня к сему принудили» (2 Кор. 12, 11).
И закончил:
— Но, несмотря на свою тягу к писательству и любовь к науке, я подавляю их и сижу за телефоном, который постоянно звонит, решаю те или иные проблемы либо часами исповедую, причем не только образованных, но часто и простых, безграмотных людей. Я вовсе не умаляю Таинство Исповеди перед трудом писателя, но ведь исповедовать может любой священник. А что делать? Разве я просил, чтобы мне звонили и спрашивали совета, или, может быть, я зазываю на исповедь? Просто именно в этом, а не в науке и писательстве, которые так меня притягивают, я прозреваю для себя волю Божию.