Завод
Шрифт:
— Вы любите балет?
Всесвятский озадаченно почесал затылок, потом взглянул на разложенные по столу бумаги.
— Кто его знает! — проговорил он наконец. — Бывает, смотрю по телевизору… А что?
— Да так… — Смердов вглядывался в холодное стекло. — Понимаете, Игорь Афанасьевич, иной раз хочется что-то вспомнить. Ведь столько лет живу на земле, а четко помню лишь две вещи: траншею под Минском, меня тогда ранило в живот, и стену дома, что напротив. Хоть сейчас темно, но представляю ее до мельчайшей трещинки.
— Да.
— Конечно, есть и другие воспоминания, — подумав, продолжал Смердов. — Дети, внуки. Любопытные встречи, события. Да и от заводских дел никуда не денешься, все это не то…
— Придумываете, Рафаэль Поликарпович, — осторожно проговорил Всесвятский. — Стоите у окна. Вот вам все и кажется…
— Как все мне кажется? Мне ведь не кажется, что вы уволились и вдруг решили вернуться.
— Не вдруг, — поправил Всесвятский.
Перед отъездом в командировку к нему домой зашел Греков. Извинился за поздний визит. Было уже одиннадцать, а просидели потом до двух ночи. Греков был возбужден, часто курил. Порой казалось, что его мысли заняты вовсе не тем, что составляло предмет их беседы. В ту ночь он и уговорил Всесвятского вернуться на завод. Тот взял два дня на размышление. И вот сегодня явился в кабинет к Смердову, подал заявление о восстановлении его на заводе.
— Чем это вас Греков прельстил? — Смердов отошел от окна. — Вас, отлично знающего завод.
— Именно тем, что я не знаю.
Гладкий желтоватый череп Всесвятского почудился Смердову большим, умело вылепленным снежком, непонятным образом проникшим в теплый кабинет. И если немного подождать, снежок растает.
— Наш главный инженер в последнее гремя выступает в роли, имеющей весьма отдаленное отношение к его прямым обязанностям. Не всегда он следует и здравому смыслу… — взглянув на собеседника, Смердов запнулся. — Вы что-то хотели сказать?
— Нет, ничего, — ответил Всесвятский. — А впрочем… Здравый смысл часто путают с излишней предусмотрительностью. Мол, человек здравомыслящий, то есть никому не мешает, живет тихо. Так называемое здравомыслие — это не лучший вариант существования.
— Вот как? — Смердов усмехнулся. — Не замечал я раньше у вас подобных настроений.
— А вы не задумывались, почему я ушел от вас, Рафаэль Поликарпович? Нет? Жаль. А Греков задумался, хотя мы с ним были в гораздо худших отношениях, чем с вами. Он мне сказал: возвращайтесь. Я ему поверил и принес это заявление. И вдруг вы говорите, что Греков — фантазер, что я обольщаю себя и поступил легкомысленно, порвав с институтом.
На столе поверх каких-то бумаг лежала папка. Директор приподнял ее и придвинул к Всесвятскому.
Протокол комиссии народного контроля. Ознакомьтесь.
Всесвятский посмотрел на часы. Затем достал перетянутый
— Сколько времени? — спросил Смердов, усаживаясь в кресло.
— Что? Времени? — Всесвятский вновь взглянул на часы. — Семь минут пятого.
— В четверть пятого у меня совещание по этому вопросу. — Смердов ткнул указательным пальцем в папку.
— Хорошо, хорошо, — пробормотал Всесвятский, не зная, как истолковать это предупреждение. — Мне уйти?
— Зачем же? Пересядьте куда-нибудь. Здесь сядут ревизоры. — Смердов поморщился. — Слово-то какое? Ревизоры!
Всесвятский взял папку и, сутулясь, направился к старому креслу, стоявшему в углу.
— Кстати, кого бы направить в командировку в Москву? — спросил Смердов. — Я получил телеграмму от Грекова. Ему нужна помощь экономиста.
— Вы у меня спрашиваете? — Всесвятский выпрямился.
— А у кого же? Вы заведуете отделом.
— Ну, что ж… Допустим, Татьяну Алехину. Или нет. Лучше Глизарову. Она дипломированный инженер.
— Хорошо, Глизарову… Чем это вас так удивил мой вопрос?
— Я как-то не понял… Весь наш сегодняшний разговор… Решил, что вы мне дали от ворот поворот.
— Я и сам себя не понимаю, — вздохнул Смердов и прижал рукой свое плечо. Всесвятский отвернулся. Смердов достал из ящика прозрачную трубочку, выудил маленький белый диск нитроглицерина, сунул под язык и прикрыл в ожидании глаза. Сейчас лекарство сработает легким неприятным толчком в мозг. И прекратится противная ноющая боль в груди. Надолго ли?
В кабинет входили по-разному.
Начальник цеха Стародуб вступил с опаской. Поздоровался. Однако, заметив, что в кабинете только директор и Всесвятский, сделал шаг назад.
— Куда? — окликнул Стародуба директор.
— Я пока покурю. — Иван Кузьмич продолжал отступать к двери. Он избегал директора. Многолетний опыт подсказывал ему, что от начальства лучше быть подальше.
— Курите здесь.
— Ладно, потерплю. — Иван Кузьмич вздохнул и сел на стул, стоявший у стены. Он попытался привлечь внимание Всесвятского, подмигнул ему: не забыли, мол, нас! Но тот читал какие-то бумаги. Стародуб отвернулся к окну.
Аня Глизарова появилась в кабинете почти незаметно. Встретившись взглядом с директором, поздоровалась и осторожно опустилась на стул, оправляя на коленях юбку.
— Анна Борисовна, завтра оформляйте командировку в Москву, к Грекову, — сказал Смердов.
— Хорошо, Рафаэль Поликарпович. — Аня не смотрела на директора. Она могла бы и отказаться. У нее годовалый ребенок и не совсем здорова мама. Но если сейчас директор передумает, она разревется от досады.
А Смердов все вглядывался в нее, словно что-то припоминал. Наконец он вспомнил — тот пасквилянт писал, что она любовница Грекова. Выдумают же такую чепуху!