Заводная ракета

Иган Грег

— Но, возможно, вы зададитесь вопросом: если питательные вещества, необходимые для поддержания жизни, так медленно перемещаются по нашему телу, то каким же образом наше волевое усилие, заставляющее мышцы двигаться, мгновенно передается от мозга к конечностям? Движение пищи, конечно, замедляется намеренно, однако ни одно из известных нам химических соединений не способно за необходимое время проникнуть сквозь твердое тело или смолу посредством диффузии; подобным образом и мышечная сила не может обеспечить нужной скорости движения вещества по сосудам.

Сцена

потемнела, и помощник выкатил еще одну стойку с небольшой соляритовой лампой. Лампа неистово пылала, но накрывавший ее колпак пропускал наружу лишь узкий пучок света. Направив свет на оголенную плоть древесника, Дария какое-то время подбирала точное расположение лампы; вероятно, она хотела подчеркнуть какую-то конкретную особенность его тела, но объяснять свой выбор не стала.

Затем она взяла нож и перерезала веревку, которая удерживала одну из рук древесника в приподнятом положении рядом с веткой. По залу пробежал тревожный шепот, но освободившаяся рука не двигалась, а просто свешивалась с плеча, как длинный мешок с мясом.

Дария обратилась к залу:

— Некоторые философы и анатомы высказывали предположение, что для передачи волевого усилия к мышцам наше тело, по всей вероятности, использует газ наподобие воздуха, который распределяется или движется под давлением по всему организму. Мои исследования, однако же, показывают, что на самом деле все проще и вместе с тем удивительнее: наши мышцы получают сигналы… вот так. — Она взяла с тарелки щепотку мелко измельченного порошка и стряхнула ее в огонь. Поглотив вещество, пламя ярко вспыхнуло и окрасилось в желтый цвет — вслед за этим рука древесника качнулась из своего расслабленного состояния, затем дернулась и снова упала.

Публика стала скандировать и топать ногами в знак одобрения. Наклонившись к Ялде, Туллия прошептала: «Если бы только она заставила его сделать сальто; зрители бы здесь настоящий переворот устроили».

Дария любезно поблагодарила зрителей за их радостные отзывы, а затем жестом попросила тишины; демонстрация еще была не окончена.

— Свет подходящего оттенка способен привести мышцы в движение. Но ограничивается ли этим его роль в нашем теле? Полагаю, что нет.

Свет еще больше померк, и сцена, наконец, погрузилась в полную темноту. Декоративные деревья снова раскрыли свои поблекшие цветы, но лепестки были едва заметны. Из темноты послышалось завывание вращающегося лезвия Дарьиной пилы; когда пила остановилась, Ялда услышала, как Дария сделала несколько шагов по сцене.

Она отошла в сторону, явив взглядам зрителей лоскут мерцающего желтого света. Свет пульсировал и волнообразно перемещался в пространстве; его вид воскресил в сознании Ялды неприятные воспоминания о рое зудней, поедавших ее умирающего дедушку. Правда, эти светящиеся частички не рассеивались в воздухе; зверь вовсе не был пищей для какой-нибудь стайки горе-насекомых. Дария вскрыла древеснику череп, и в данный момент его последние мысли претворялись в жизнь прямо у них на глазах — грустный танец угасающего света, подобный ветру, который в своем порыве заставляет шелестеть умирающий сад.

Когда свечение мозга окончательно померкло,

в зале загорелся свет, а Дария широко раскинула руки в знак того, что представление окончено. Зрители выразили свое одобрение. Ялда не могла не восхититься актерским мастерством этой женщины, хотя от представления в целом у нее остался неприятный осадок.

Даже у Туллии не сразу получилось выбить пропуск за кулисы — в сопровождении Ялды. Когда они нашли Дарию, та отдыхала в роскошной постели из белого песка.

— Понравилось вам представление? — спросила она.

Первой ответила Туллия:

— Ялда считает, что тебе надо было сначала убить древесника, а уже потом его резать.

— Тогда к моменту вскрытия черепа свет мозга уже бы никто не увидел, — ответила Дария. — На самом деле он был под глубоким наркозом. Глотание — это обычный рефлекс; сомневаюсь, что он вообще был в сознании.

Ялду ее слова не убедили, но она решила не возвращаться к этой теме; реальных доказательств у нее все равно не было.

— Я обещала принести тебе холин, — вспомнила Дария. Она встала с постели и, пошарив в секретере, занимавшем угол комнаты, достала небольшой хрусталитовый флакон. — Принимай ежедневно по два чахлика за завтраком. — Она передала флакон Ялде; слоистое зеленое вещество было разделено на маленькие комочки кубической формы.

— Примерно через год дозу нужно будет увеличить.

— Сколько я тебе должна? — спросила Ялда.

— Не бери в голову, — ответила Дария, ныряя обратно в свою песчаную постель. — Заплатишь мне, когда разбогатеешь. — Она повернулась к Туллии:

— Ты собираешься в Соло?

— Не сегодня.

— Ну ладно, думаю, мы с вами еще увидимся.

Ялда поблагодарила Дарию и уже собралась уходить. Дария ее предупредила:

— Держи холин в надежном месте и не пропускай ни одной дозы. Я понимаю, что ты еще молода, но тем ценнее отпущенное тебе время.

— Я буду следовать твоему совету, — заверила ее Ялда. И прежде, чем они вышли из комнаты, положила флакон себе в карман.

На улице она спросила Туллию: «Ты говорила, что у тебя есть эссе по Меконио. Сможешь его достать? Думаю, мне стоит потратить какое-то время, чтобы переписать его в своем стиле».

— Хорошая мысль, — согласилась Туллия. — Кажется, один вариант есть у меня дома.

Пока они шли по Большому мосту, протянувшемся над глубокой раной Зевгмы, мысли Ялды снова и снова возвращались к той самой ночи, которая стала последней в жизни ее дедушки. Любому живому существу приходилось создавать свет, но этот процесс, как и любая химия, таил в себе опасность. Он мог выйти из-под контроля, и этот шанс нельзя было сбрасывать со счетов.

Когда Туллия вскользь обратила внимание на ее рассеянность, Ялда рассказала ей, как ходила в лес и чем в итоге закончилось ее путешествие.

— Это тяжело, — сказала Туллия. — Люди не должны сталкиваться со смертью в таком возрасте.

— А ты видела смерть человека?

— Двоих друзей, за последние несколько лет. Но я никогда не видела, как люди отдаются свету. — Туллия запнулась. — Мой ко умер, когда мне было всего несколько черед, но я этого совсем не помню.

— Ужасно.