Завоеватели
Шрифт:
Придерживая шпагу, Хильзен устроился рядом. Юноша показал рукой в сторону фигуры возле залива:
— Видишь?
— Ну и что?
— Гуляет кто-то, — пояснил Синяка и вздохнул.
Хильзен легонько постучал сапогом по камням завала.
— Ты действительно какой-то странный, — вымолвил он, наконец.
Синяка не ответил. Внезапно он понял, что возле завала прячется еще один человек. Кто-то третий, кого Хильзен пока еще не заметил. Синяка ничего не слышал, как ни прислушивался, но был уверен: совсем рядом скрывается невидимый наблюдатель. И от этого невидимки исходят тяжелые волны ненависти.
Хильзен
Синяка даже не заметил этого. Мысленно он был уже в пустом доме, в развалинах, слева от Хильзена. У него и раньше получалось видеть сквозь стены и проникать в мысли других людей (чаще всего — приютского повара), но никогда еще это не было так сильно, так очевидно. Толчок — и Синяка как будто стал тем самым человеком, что таился среди развалин. И теперь видел Хильзена глазами ненависти и страха: костлявый юнец с барскими замашками. Расселся, будто у себя дома! Скаля зубы, человек поднял арбалет.
Хильзен услышал слева от себя тихий шорох, как будто пробежала мышь. В тот же миг Синяка что было сил толкнул его, и Хильзен, не успев даже крикнуть, упал на мостовую. Туда, где только что сидел молодой Завоеватель, вонзился арбалетный болт.
Теперь Синяка смотрел на происходящее уже своими глазами. Он выпрямился. Человеку с арбалетом показалось, будто Синяка вырос перед ним из пустоты. Солнце светило Синяке в спину, и русые волосы, пронизанные лучами, стали золотистыми. Юноша побледнел, и его смуглое лицо стало пепельным. Свет как будто окутал Синяку с головы до ног.
Синяка вытянул руки ладонями вперед, обращая их в сторону пустого дома. Второй болт, свистнув, пролетел мимо синякиного уха. Юноша повернул ладони к себе, словно вытягивая невидимую сеть. Из развалин нехотя, как бы против своей воли, выбрался тощий человек с арбалетом. Его трясло. Прямо перед ахенцем высилась стройная фигура, объятая серебряным пламенем.
— Оставь оружие, — проговорил тихий мальчишеский голос, разрушая очарование страха.
Человек присел и осторожно положил арбалет на камни. Когда он выпрямился, страшная тень уже исчезла. На груде развалин стоял босой парнишка, загорелый до черноты. И совершенно безоружный.
— Эй, не бойся, — сказал паренек.
У ахенца затряслись губы. Теперь он вовсе не понимал, почему подчинился, почему оставил арбалет вместо того, чтобы пристрелить своих врагов из засады. Как вообще получилось, что он послушался приказаний какого-то оборванца?
— Зачем ты стрелял? — спросил Синяка.
Человек слегка отступил, пошатнулся и вдруг завизжал, разбрызгивая слюну:
— Гады! Гады! Убью вас! Гады!
Хлопнул выстрел. Человек застыл с раскрытым ртом и повалился затылком в выбитое окно пустого дома. Синяка спрыгнул с груды камней и увидел Хильзена, который дунул в дымящееся дуло своего пистолета и пристально поглядел на него своими злыми черными глазами.
Синяка казался очень усталым. И как будто постаревшим. Когда он тяжело привалился к Хильзену плечом, тот поморщился, но ничего не сказал.
Синяка вздохнул и перевел дыхание.
— Устал я, — сказал он виновато. — Не понимаю, что со мной. И есть
— Надеюсь, — пробормотал Хильзен. — Как тебе удалось его выманить, а?
Синяка не ответил. Он снова повернулся в сторону залива, к людям, которых заметил еще прежде, и встал.
— Кого ты там увидел? — спросил Хильзен, засовывая пистолет за пояс.
— Это Норг, — уверенно сказал Синяка, — и с ним кто-то…
— Баба, кто же еще, — сказал Хильзен, пожимая плечами. — Норг — известный любитель юбок.
— Это не женщина. — Синяка вдруг рассмеялся. — Идем-ка.
Он легко зашагал под горку к заливу.
Синяка не ошибся — на набережной действительно гулял Норг. Одетый в куртку без рукавов, он был, как обычно, с головы до ног был увешан оружием. Возле него крутилась девчушка лет пяти, с круглыми серыми глазами и двумя толстенькими короткими косичками, которые болтались, как собачьи уши. Девочка была плотно закутана в огромный серый платок, завязанный на спине большим узлом. Платок мешал ей, но она стойко терпела неудобство. Кожаные башмаки, которые были ей велики, норовили свалиться при каждом шаге, и она то и дело притоптывала ножкой.
У Хильзена отвисла челюсть.
— ЧТО ЭТО, Норг? — пробормотал он чуть ли не в ужасе.
Норг побагровел от смущения и прикрикнул на ребенка, после чего пожал плечами.
— Это Унн, — глупо сказал он. — Привет, Синяка. Проклятая баба всучила мне своего гаденыша, чтобы я с ним, значит, повозился, пока она что-то там варит…
Он с затаенной нежностью покосился на «гаденыша». Хильзен, все еще ошеломленный, переводил взгляд с ребенка на Норга.
— Чья она? — переспросил он.
— Да бабы одной! — с досадой ответил Норг.
— Ты что, всерьез загулял с мамашей?
— Угу, — буркнул Норг, глядя себе под ноги. — Я бы женился на ней. А что? Она ласковая. И ни слова по нашему не понимает. Я к ней приду, принесу еды, она сварит и бух на стол миску. Я ем, она смотрит. Погладишь ее — ревет. Тихо ревет, боится. Ты бы узнал у нее, Синяка, почему она все время плачет? Я ее, по-моему, ни разу не обидел. Вон она идет.
Хильзен и Синяка оглянулись. По улице, путаясь в длинной широкой юбке, шла вдова по имени Далла. Рыжая прядь выбилась из-под платка и упала на бровь. Золотистые глаза смотрели на Завоевателей тревожно, в них не было и следа того веселого бесстрашия, с которым таращила глазенки на Норга маленькая Унн. Потом Далла узнала Синяку и пошла медленнее. Остановившись в пяти шагах, Далла негромко сказала ему:
— Опять ты здесь.
Синяка неопределенно пожал плечом.
— Что я тебе сделал?
— Ты нелюдь, — твердо сказала женщина. — Что-то в тебе есть такое, от чего мороз продирает по коже.
Она взяла за руку свою дочь и обернулась к Норгу. Норг шагнул к ней, обнял за плечи. Далла вздрогнула, а потом тихо вздохнула и прижалась к нему, другой рукой крепко удерживая возле себя девочку.
Синяка и Хильзен переглянулись и, не сговариваясь, пошли к заливу.
Ларс Разенна стоял на берегу реки Элизабет, примяв сапогами серую траву. Демон Тагет путался у него в ногах, стараясь устроиться поудобнее среди скользкой и холодной глины. Была уже поздняя осень. Из темной мутной воды торчали сухие камыши. Глядя на них, Разенна глубоко вздохнул и произнес с чувством: