Завр – вождь Яруллов
Шрифт:
– Какой знак?
– От предков. Будет знак, чтоб исполнить их обычай. Тогда род сможет выжить…
– И сколько ещё ждать? – невесело усмехнулся я, – пока умирать не начнём?
– Да, – кивнул Гукур и прикрыл глаза.
Поняв, что разговор окончен, я поднялся на ноги и вышел из его каморки.
Ответ шамана был странным. Не зная, как его понимать, я задумался. Заодно немного перевёл дух, унял головокружение и тряску в ногах. Постоял, набираясь сил, и медленно побрёл обратно к своему лежаку.
Ушёл
Заинтересованный его странным поведением, я подобрался как можно ближе и прислушался.
Говорили они негромко, но, всё же, достаточно для того, чтобы я смог расслышать каждое слово.
– Смотри, Гукур, – услышал я голос вождя, – первый знак…
– Кто? – голос шамана глух и надломан.
– Шуа, девочка из семьи Старого Охотника. Вторую весну не дождалась… Только что, от голода…
Наступило молчание.
– Будем ждать второй знак, – шаман говорит тяжело, угрюмо, – её закопай в снег. Дольше сохранится. Она будет нам нужна…
– Сколько ждать, Гукур? – вождь говорит с нажимом, ему тоже тяжело сознавать, что род стоит на краю гибели, – ещё немного, и никто из охотников не сможет поднять копьё…
– Предки дадут знак. Жди, – в голосе шамана звучат настойчивость и терпение.
Шкура откидывается в сторону.
Ваг, не взглянув на меня, проходит мимо. К груди всё так же прижат свёрток.
Теперь я знаю, что в нём. Вернее – кто. Девочка, полутора лет от роду. Умершая от истощения.
Значит, это и есть – знак? Какой же тогда второй? И что будет потом, когда шаман получит все необходимые ему знаки? Как он собирается спасать род от гибели?
В тягостных раздумьях я добрёл до своего лежака и, отогнув шкуры, забрался под них, в сладостное, обволакивающее тепло, исходившее от тела моей матери. Не открывая глаз, мать положила на меня свою тёплую руку. И постепенно дрёма, оцепеняющая мысли, овладела мной.
Спал ли я, или просто дремал – как долго, сказать не могу. Но проснулся я от неясного шума.
Один из двух охотников, согласно неизменному обычаю лежавший у выхода из пещеры, вдруг откинул укрывавшую его шкуру и вскочил на ноги.
– Ваг! – громко крикнул он, – Ваг, сюда!
И нескольких мгновений не прошло, как вблизи охотника оказался наш вождь.
– Слушай! – охотник вскинул руку по направлению к выходу.
Они оба замерли. Второй охотник, приподнявшись на локте, повернул своё лицо туда же, казалось, весь обратившись в слух.
Я тоже высунул голову из-под шкуры и прислушался.
Вроде бы – ничего особенного. Вьюга на дворе. Ветер свищет, воет…
Хотя – нет! Это не ветер
Только – что нам-то до их охоты?
Однако Ваг понимающе переглянулся с охотниками, кивнул им и торопливо направился вглубь пещеры. Судя по общему направлению, спешил он опять к шаману.
«Может, это и есть второй знак? – подумал я, – Но что он означает?»
В неведении я оставался недолго. И пяти минут не прошло, как под сводами пещеры раздался гулкий, хоть и несколько ослабевший от голода голос вождя.
– Вставайте все! Поднимайтесь! Все к огню рода!
Целую охапку дров Ваг бросил на огонь. Минуту спустя пламя весело заплясало по сухим жердинам, принесённым ему в жертву.
Огонь не успел ещё толком разгореться, когда весь род собрался вокруг костра.
Здесь были все. Даже двое наших покалеченных охотников, уже не ходивших, но ещё продолжавших жить. Их принесли на руках и положили так, чтобы они могли всё видеть и слышать.
Ни шуметь, ни даже разговаривать сил уже ни у кого не было. Потому поднявшийся было гул, вызванный перемещением людей с места на место, быстро угас.
В круг, к огню, вышел шаман. Постоял, помолчал, как бы ожидая, пока все начнут слушать его, и тихо заговорил:
– Тяжёлую зиму переживает наш род. Я не помню такой… Снега выпало так много, что олени не могут добыть себе еду. Олени, лошади, козы, даже кабаны – ушли. Охотники возвращаются без добычи. Уже несколько дней ветер не даёт выйти из пещеры. Сбивает с ног и засыпает глаза снегом… Род голодает…
Люди, слушая шамана, согласно кивали головами, переглядывались и молчали.
– Мы не ели уже несколько дней. Люди ослабели… Сегодня мы получили от предков первый знак… – Гукур взглянул на вождя, – Ваг, принеси…
Тот поднялся и ушёл к выходу из пещеры. Когда он проходил мимо, родичи коротко вскидывали на него глаза, и тут же отводили в сторону. Напряжение натянутым нервом звенело в тишине пещеры.
Гукур вернулся обратно, неся в руках залепленный снегом свёрток. Кроме него и шамана, наверное, только я ещё знал, КТО лежит в нём.
И всё же, глядя на лица окружающих, я отчётливо видел: хотя они и не знают, КТО ИМЕННО завёрнут в шкуру, но они точно знают, ЧТО это за свёрток…
Подойдя к шаману, вождь положил свёрток у его ног и опять уселся среди родичей.
Гукур опустился на колени, со скрипом развернул задубевшую на морозе шкуру и вынул из её распахнутой полости мёртвую девочку. Подняв её перед собой обеими руками, он показал скрюченное мёртвое тело всем нам.
– Вот! Смотрите! Это Шуа. Из семьи Старого Охотника. Она умерла сегодня утром, потому что мы не смогли её накормить. Кто будет лежать здесь завтра? Мы не знаем… Предки велят нам исполнить свой закон. Род должен жить! И Шуа – первый знак предков!