Завтра
Шрифт:
Помимо работы с альбомами, на днях мы переклеили обои в моей комнате. Я был категорически против, утверждая, что рано или поздно всё равно не удержусь, ведь раньше именно это помогло мне предотвратить приступ. Но теперь настала очередь Китнисс утверждать, что у нас существует лишь «завтра», а от всякого «раньше» следует избавляться, как и от прежних привычек.
От Хеймитча не утаилось, что мы много времени проводим вместе, но он ничего не говорит; не возражает. А лишь бросает задумчивый взгляд, когда видит, как каждый из нас занимается определённым делом.
Я, как можно аккуратнее,
– Это ты?- искренне удивляюсь и улыбаюсь, глядя на очередное постаревшее фото.
Девочка на нём выглядит как совершенно обычный ребёнок. Без забот, без горя и голода, одетая в хорошую одежду. Длинные тёмные волосы заплетены в две косы, на лице счастливая улыбка. Тогда в семье Эвердин не было Прим, но зато был жив отец.
– Да,- отвечает чистая противоположность той девочки на фото. Жизнь Китнисс можно полноправно разделить на две части: до и после Игр. Начиная с того самого момента, когда умер её отец. Когда со всем былым счастьем можно было распрощаться.
И я не знаю, какую из этих частей можно считать лучшей.
Китнисс поспешно забирает из моих рук фотографию и сама приклеивает её.
Я не возражаю, а для себя лишь отмечаю, что ворошить прошлое впредь буду только мысленно.
В такие дни я всегда узнаю для себя что-то новое. Как ни странно, но Китнисс тоже не является исключением.
В ходе почти страничного письма под, еще не приклеенным фото, девушка внезапно откидывается на спинку дивана.
– Можно тебя кое о чём попросить?- спрашивает она. Я, не задумываясь, киваю, потому что уже знаю – Китнисс вновь попросит вырезать какое-нибудь фото, или принести книгу из комнаты Прим, так как сама она наотрез отказывается в неё заходить. А мне и не трудно.
Девушка кидает на меня виноватый взгляд, и мимоходом постукивает концом ручки по пустому месту в книге, предназначенному под очередное фото.
– Где?- с готовностью спрашиваю я, поднимаясь с места.
Китнисс смотрит прямо на меня. В серых глазах нет ни доброты, ни злобы. Я вообще не могу понять, что сейчас чувствует девушка! Как будто ждёт чего-то от меня, не давая никаких подсказок на выполнение.
Не успеваю даже спросить, чем я должен помочь, как в голове сам по себе всплывает тот самый незаконченный портрет Китнисс. Осознание приходит как раз в тот момент, когда девушка начинает говорить.
– В этих альбомах,- она кивает в сторону стопок постаревших книг разных размеров и расцветок.- Есть не все фотографии. Я часто бывала в лесу, но помню его только мысленно. Да и что уж там, какие-то фото мы уже никогда не получим.
Китнисс судорожно вздыхает, не переставая нервно теребить ручку.
– Вот я и подумала, что если ты…
– Я… больше не могу рисовать, Китнисс,- отвечаю, не в силах больше выдерживать.
Девушка больше не смотрит на меня, а ручка выпадет из руки, прежде чем она успевает это осознать.
– Не можешь?- тихо переспрашивает Китнисс. Я коротко киваю, присаживаясь на край подлокотника, раз уж теперь идти никуда не требуется.
Больше девушка ничего не отвечает. Её губы превращаются в тонкую полосу, глаза
«Ну! Скажи, что они лишили тебя даже этого! Посмотри, каково ей сейчас!»
– Поверить не могу,- рассеянно отвечает Китнисс. Она то и дело качает головой, словно желает отгородиться от плохих мыслей. Догадывается и винит в случившемся лишь себя.
«А кого же ещё?»
– Думаю, со временем это пройдёт.- Я стараюсь её успокоить, хотя сам далеко не до конца уверен в сказанном.
Китнисс горько усмехается.
«Успокоить её решил? Ну-ну, флаг тебе в руки!»
Но мне это и не требовалось, как оказывается. Так же внезапно горькая обречённость рассеивается, и уголки губ девушки подрагивают в предвкушающей полуулыбке.
Она снова поворачивается ко мне, теперь уже в пол оборота. Всё в её движениях, в выражении лица так и излучает непоколебимой уверенностью.
Она прищуривает глаза и чуть наклоняет голову.
– Ты когда-нибудь бывал в лесу?
***
Дурная это затея. Лес. Конечно, я никогда в нём не был! За исключением пребывания на арене в семьдесят четвёртых Голодных Играх. Да и вряд ли это можно назвать настоящим лесом.
В который раз откладываю затупленный карандаш, отрываю небольшой кусок скотча и приклеиваю очередной лист с иллюстрацией из кошмара на стену. Когда приходит ещё один, я снимаю прежние и, нарисовав, клею новые. В итоге, бумаги на это нелёгкое дело уходит немало. Но доктору Аврелию не трудно присылать мне её стопками почти каждую неделю. Пусть думает, что это для книги.
Да и чего уж там таить, я не хочу вновь расстраивать Китнисс.
Отхожу к двери и любуюсь своей работой. Бело-серые, нарисованные карандашом, изображения сливаются всего лишь в один приступ, а это слишком мало.
Единственная картина, которую я не могу повесить – это портрет. Её портрет. А всё потому, что так и не осмеливаюсь его закончить.
Тяжело вздыхаю, в последний раз за сегодня глядя на эту неординарную «галерею» и, выхожу из комнаты, прихватив куртку со спинки стула.
Китнисс будет ждать меня аж в бывшем шлаке, неподалёку от её разрушенного дома. Брешь в заборе встречается почти каждые пару метров, а про ток вообще можно забыть. Но привычки есть привычки. От них, оказывается, не так-то легко избавляться.
Поэтому когда мы встречаемся в назначенном месте, я не задаю девушке лишних вопросов, а просто жду указаний. Здесь мне придётся рассчитывать либо на неё, либо на удачу, которая, как известно, не всегда была на моей стороне.
Китнисс ненадолго замирает, словно прислушиваясь к чему-то, а потом уверенно двигается в сторону забора. Просто раздвинув в стороны два куска сетчатого забора в месте очередной бреши. Она придерживает своеобразный проход для меня, и мы вместе оказываемся за пределами Дистрикта. На огромном безымянном лесном участке после двенадцатого.