Зажечь солнце
Шрифт:
Я не ребёнок, хочется сказать Деифилии, но она решает, что куда благоразумнее будет промолчать. Она именно что ребёнок — раз позволила спровоцировать себя на столь глупый поступок. Даже странно, что дядя Вигге ещё не решил рассказать всё её матери и запретить племяннице общаться с Сюзанной Айвентг. Напротив, девочке даже кажется, что дядя одобряет её проступок.
И всё же, она чувствует себя очень благодарной дяде за то, что тот ничем не выдал её присутствия — ни жестом, ни тем более словом. Надо будет обязательно смастерить что-нибудь дяде Вигге из бисера в подарок. Охотники часто кладут в карманы своих курток разные маленькие талисманы. У дяди Роальда —
Занятая разговором старших, Деифилия вовсе не сообразила, что озябла — должно быть, за пределами Биорига было намного холоднее. Пальцы у неё побелели, да и плащ больше не кажется таким тёплым, как всегда казалось. Вигге Ярвинен со вздохом снимает с себя куртку и надевает племяннице на плечи.
— Почему дядя Роальд назвал тебя Вильгельмом? — спрашивает девочка, послушно кутаясь в дядину куртку.
Губы дяди расплываются в улыбке. Он кладёт свою узкую длинную ладонь ей на голову и бережно прижимает девочку к себе. Смеётся — тихо и почти что надрывно. Деифилии кажется это неправильным, но она об этом молчит, не желая злить дядю Вигге, пусть он никогда на неё раньше и не злился, он вполне мог рассердиться на Вегарда или Асбьёрна. Для тех в этом не было ничего страшного, но Деифилия куда более близка с дядей Вигге, чем они. Его неодобрение будет для неё довольно обидным.
— Потому что это моё настоящее имя, — улыбается дядя Вигге, а потом вдруг становится несколько более серьёзным. — Обещай мне, что не выйдешь в ближайшее время за крепостные стены? Погибло одно магическое существо, и Ивар опасается, что это начало Великой охоты.
Деифилия не знает, что на это ответить. Поэтому она лишь послушно кивает. Уж после сегодняшнего случая она никогда не решится повторить подобную вылазку. Она не её сумасшедшие кузены и брат, чтобы совсем не бояться неудовольствия старших. Она всегда была послушной и хорошей девочкой. Для неё правила важны. Деифилия Ярвинен не хочет, чтобы её постоянно бранили. Или отчитывали. И сегодняшнего раза достаточно — пусть дядя Вигге ничего ей об этом не говорил, не упрекнул ни словом, ни как-либо ещё.
Девочке кажется, что она что-то упускает. Кажется, что она должна задать какой-то вопрос. Очень важный. Но почему-то ничего на ум сейчас не приходит. Наверное, это была одна из тех причин, почему ей нельзя становиться охотницей — Деифилия постоянно упускает какие-то важные детали.
— И какое же существо погибло? — спрашивает Деифилия у дяди Вигге, чувствуя, что должна задать хоть какой-нибудь вопрос.
Она видит, как он вертит бронзовый кулон в виде летящей птицы в руке. Дядя Вигге не расставался с этим кулоном, сколько Дея себя помнит. Птица была выполнена не слишком хорошо, но для дяди это было, кажется, очень важно. Он всегда носил этот кулон с собой. И изначально — Деифилия помнит это, но смутно — вместо серебряной цепочки, птица была на обычной тонкой верёвке.
Леди Ульрика всегда считала, что дядя Вигге занимается какими-то глупостями. И всякий раз они говорили о какой-то птице. Должно быть, об этой — иных птиц в поместье Биориг Деифилия не знала. Да и — хоть она постоянно интересовалась — Вигге Ярвинен никогда не говорил ей ничего вразумительного. Выражался он всегда красиво и очень непонятно — именно это Дея и обожала в его сказках. Птица, впрочем, её никогда особенно не интересовала. Фигурка была выполнена весьма скверно, и девочка, привыкшая ко всему красивому, не считала её стоящей.
Отец
Но почему-то именно сейчас Дея рассматривает её с любопытством. Рассматривает некрасивый изгиб клюва и необычные, слишком большие крылья. Непропорционально большие для такой маленькой птички. И только сейчас Деифилия замечает, что на левом запястье дяди Вигге чернеет давно снятое проклятье. Кожа как будто бы была содрана в этом месте. Так не проклинал ни один из Ярвиненов. И никто в округе. Даже странно, что никогда раньше девочка не замечала этого.
Задумавшись, юная ландграфиня Ярвинен едва может понять, к чему относится то, о чём сейчас говорит ей дядя. Она слишком занята тёмным пятном на его руке, чтобы думать о чём-то ещё.
— Вендиго. И я не знаю, кто именно сумел это сделать. Но в отличие от Ивера и Роальда — я очень рад тому, что его убили. Мы такие же люди, моя милая. И ведём себя точно так же — убиваем тех, кто кажется нам опасным и неправильным.
Дядя рассказывает что-то ещё, провожая её до самого замка. Они проходят через чёрный ход — именно там, где Деифилия вместе с Санной покидала Биориг. И ещё дядя Вигге говорит, что в замке есть ещё два потайных хода. Один из них — под самой высокой башней замка, сокрытый за винным погребом, стоит только потянуть за нужный кран. И о вендиго. Дядя, разумеется, рассказывает ей о вендиго.
Деифилия слышала много сказок об этих чудовищах. Асбьёрн любил их — потому что они были страшными и кровавыми. Самой девочке подобное никогда не нравилось. В этих сказках не нужно было размышлять, не нужно было кому-то сопереживать. Всё всегда страшно начиналось и не менее страшно заканчивалось. И в промежутке между этим было море смертей.
Дядя Вигге целует её в макушку и уходит к себе в башню, а девочка бредёт дальше, к своей комнате. Её ни на секунду не покидает ощущение, что она забыла что-то спросить. Что-то ужасно важное.
Только очутившись в собственной спальне девочка задаётся вопросом — почему на обсуждении того, что случилось с вендиго, не было дяди Хальдора.
***
Темнота подступала. Сначала — холодная, ледяная, гулкая. Потом темнота стала постепенно теплеть, превращаться в нечто обволакивающее, приятное. Она струилась вокруг, обвивалась вокруг шеи и ускользала вновь. Стекала по лицу, шее и груди. Вспыхивала огнём около затылка и исчезала.
Тьма подступает к самому горлу, заставляя думать о смерти и о том, что бывает после неё. Тьма наваливается тяжёлым комом, камнем давит на грудь, мешая дышать. Она пугает. И пьянит. Заставляет забыть обо всём. Заставляет паниковать и одновременно всей душой желать, чтобы тьма возвращалась снова и снова.
Нельзя бояться. Нельзя. Страх — это смерть. А Танатосу Толидо ещё рано умирать. Ему всего лишь тринадцать, и он столь многое ещё не успел совершить… Он ещё ничего не успел. Тан всего лишь ребёнок. У него вся жизнь ещё впереди. Нельзя бояться. Нельзя. Что угодно лучше страха — ненависть, злость, ярость. Только не страх.
Танатос открывает глаза. В первый момент он даже не может понять, что произошло, где он и что с ним. Толидо пытается встать, но тут же ложится обратно — в голове начинает шуметь, а всё тело отзывается слабостью. Голова у мальчика болит настолько ужасно, что он едва может представить, как сумеет отправиться в путь. Тан осторожно оглядывается вокруг, пытаясь сообразить, где находится и что с ним.